Хотя Красная армия в европейской части Советского Союза уменьшилась до 2 миллионов часто необученных и деморализованных людей, а танков в распоряжении Западного фронта оставалось не более семи сотен, с одобрения Ставки 30 ноября генерал Жуков представил Сталину план советского контрнаступления перед самыми воротами Москвы. Несмотря на необычное немецкое численное превосходство и в танках, и в артиллерии, сильное истощение вермахта, неприспособленность немецкой техники к функционированию в зимних условиях, огромные логистические преимущества русских (Московская железная дорога функционировала исправно), а также частичное восстановление превосходства русских в воздухе (из-за морозной погоды и отвлечения части сил люфтваффе на Средиземноморье) – все это давало Красной армии исключительные возможности для нанесения удара.

Только когда немецкая артиллерия подошла вплотную к Москве, Сталин неохотно согласился на план наступления, разработанный Ставкой, и, памятуя о прошлых ошибках, на этот раз ограничил свое вмешательство принятием предложения военных. Немецким пехотным дивизиям, уменьшившимся почти наполовину, должны были противостоять 20 советских пехотных дивизий, постоянно прибывающих в Москву из районов Дальнего Востока и Центральной Азии. Спасением России, кроме зимы и рельефа местности, стала фатальная инертность японцев на Амуре. Если бы сибирские дивизии прибыли на запад раньше, в период полного и разрушительного сталинского контроля советской стратегии, эти прекрасные военные части тоже были бы уничтожены тогда еще очень сильной немецкой армией.

К 1 декабря даже сторонник решительного наступления на Москву фельдмаршал фон Бок доложил в вышестоящие инстанции, что представляется возможным лишь незначительное продвижение вперед. Еще через два дня финальный удар немецкой 4-й танковой армии в 10 километрах от северо-западных окраин Москвы был остановлен советскими танками и отрядами ополчения, при этом резервы, концентрируемые для будущего советского контрнаступления, опасности не подвергались. В условиях сильного похолодания (температура упала до 30 градусов ниже нуля) 5 декабря войска Калининского фронта генерала И.С. Конева нанесли удар по немецким частям к северу от Москвы. А 6 декабря войска Западного фронта Т.К. Жукова ударили по уже отступающей 2-й танковой армии Гудериана к югу от советской столицы. Русским помогла внезапность, так же как и то, что немногие немецкие танки, пережившие осеннюю распутицу, теперь замерзли. Мощный удар русских вызвал новую волну споров в рядах немецкого Верховного командования.

Гальдер, Йодль и даже Кейтель с большим опозданием все же признали, что наилучшим тактическим решением в России была бы остановка и отступление на более пригодные для обороны позиции. Однако первой реакцией Гитлера было назвать своего самого преданного подхалима Кейтеля идиотом и отказаться признать необходимость отдыха и восстановления немецкой армии в России до начала следующего наступления. Не далее как 7 декабря совершенно отчаявшийся Гальдер записал в своем дневнике, что Браухич превращен в мальчика на побегушках, а Гитлер общается непосредственно с командующими группами армий через его голову. Йодль, хотя и расстроенный слухами о возможности своей замены, как обычно, успешно выполнил миротворческую миссию и даже сумел успокоить Кейтеля, всерьез помышлявшего о самоубийстве.

8 декабря в военной директиве № 39 Гитлер признал, в свою очередь, что зашел слишком далеко. Фюрер обвинил «удивительно раннюю» зиму и признал необходимость перехода к обороне вдоль всей линии фронта. Необходимо только захватить Севастополь в Крыму. Обоснованием для этого шага, однако, было получение возможности укомплектовать уменьшившиеся танковые и пехотные дивизии пополнением из рейха, Франции и Балкан. В это время уже сделанный козлом отпущения за неудачи в России фельдмаршал фон Браухич подал в отставку ввиду ухудшившегося состояния здоровья.

Признание фюрером необходимости остановки вдоль всей линии фронта в России подоспело как раз вовремя, поскольку 9 декабря русские нанесли внезапный и сильный удар по незащищенному немецкому выступу в Тихвине, на Ладожском озере, и вскоре вся немецкая северная группа армий была вынуждена отступить на позиции вдоль реки Волхова. Больше она не могла полностью перекрывать пути подвоза, проходившие по льду Ладожского озера в голодающий Ленинград. К 16 декабря мощные атаки русских по немецким клещам севернее и южнее Москвы дали первые существенные результаты. Гитлер злобно отметил, что как раз потому, что русские осуществили несколько глубоких проникновений в немецкие позиции, было бы «фантастикой» думать о создании позиций в тылу.

Наконец, сытый по горло тем, что Гитлер отдает приказы командующим группами армий в России в обход его, Браухич 17 декабря подал прошение об отставке. Даже признавая огромную политическую необходимость в козле отпущения, учитывая надвигающуюся катастрофу в России, Гитлер принял отставку 19 декабря. После некоторых колебаний относительно замены Браухича фюрер принял решение выбрать себя на роль полководца, военачальника, тем самым доведя до катастрофического завершения фатальный процесс, начатый еще Веймарской конституцией, понижения Верховного командования армии до уровня практического бессилия.

Никоим образом не заботясь о военных последствиях назначения любителя с политическим складом ума главой вооруженных сил одного для трех родов войск, Гитлер объяснил сомневающемуся Гальдеру, что такие «пустяки», как оперативное командование армией, является задачей, которую способен выполнить кто угодно. Однако Гальдер после длительных размышлений решил еще некоторое время потянуть на должности начальника штаба в надежде максимально ограничить ущерб. Самой важной функцией Верховного главнокомандующего армией, по мнению Гитлера, являлось обучение армии в духе национал-социализма. Поскольку Гитлер не знал ни одного генерала, который мог бы взять на себя этот важнейший аспект оперативного командования, ему пришлось заниматься этим лично. При таких обстоятельствах неудивительно, что генерал-лейтенант Хойзингер, руководитель оперативного отдела ОКХ, вскоре стал жаловаться на то, что хаос в Верховном командовании усиливается ежеминутно.

На следующий день, 20 декабря, пока нацисты публично призывали собирать зимнюю одежду для армии в России, генерал Гудериан посетил Гитлера в его угрюмом штабе, метко названном «Волчье логово», в Растенбурге (Восточная Пруссия). Он хотел сделать очередную попытку убедить фюрера в том, что армия в России чрезвычайно устала и подвергается серьезным опасностям.

Гитлер заверил своего танкового генерала, что хорошо знает и глубоко впечатлен страданиями своих солдат на фронте. «Поверьте мне, все видится яснее, когда смотришь с большого расстояния», – сказал фюрер.

Все, чего добился Гудериан, предложив Гитлеру заменить его штаб людьми, имевшими опыт полевых операций и знающими условия России, – ярость фюрера. Названный фюрером трусом за безрассудную храбрость, Гудериан через неделю был смещен с поста командующего 2-й танковой армией в результате нового отступления без разрешения завистливого вышестоящего командира фельдмаршала фон Клюге. Так создатель германского танкового рода войск, которого, как писал Вальтер Герлиц, русские боялись больше, чем любого другого танкового командира, вернулся в рейх дискредитированной и бессильной жертвой первого германского поражения на земле во Второй мировой войне.