В мае 1942 года еще один фактор воспрепятствовал раннему началу операции «Блау» – неудачная попытка советской армии окружить и захватить важный для немцев базовый склад и логистический центр – Харьков. Советское наступление, начатое 12 мая силами 40 дивизий, под командованием маршала Тимошенко, было предвидено генералом Гальдером и немецким главнокомандующим на Украине, бывшим командующим группой армий «Центр» фельдмаршалом Федором фон Боком. Поэтому первое использование советских массовых танковых формирований было встречено 17 мая давно запланированным немецким ударом по Изюмскому выступу (операция «Фридерикус»). После нескольких тревожных дней 6-я немецкая армия в Харькове была освобождена, но не раньше, чем ее неопытный новый командир генерал Фридрих Паулюс решил, что удаленные ОКВ и ОКХ оценили напряженную ситуацию в Харькове раньше, чем он сам, оставаясь на месте.

В конце мая, в результате оперативно принятых немецких контрмер, плохой советской стратегической координации и привычного отказа Сталина разрешить своим войскам отступление вовремя, основная масса 6-й и 57-й армий Тимошенко была окружена и уничтожена. Было захвачено 240 000 советских пленных и большинство советских танков, находившихся на Украине. Потери немцев составили всего 20 000 человек. С возвращением теплой погоды и побед нацистов на юге многократно возросла их уверенность и самомнение. Тем не менее в результате неудачной атаки Тимошенко операция «Блау» снова была задержана примерно на месяц. Затем Сталин разрешил своим войскам отступить, вероятно, перед лицом ожидающегося немецкого наступления. Запоздалый возврат русских к политически непопулярной, но эффективной в военном отношении стратегии отступления Кутузова в 1812 году не позволил немцам в ходе летнего наступления 1942 года захватить еще больше советских пленных.

Никита Сергеевич Хрущев дал отчетливую, но предположительно несколько приукрашенную картину уклончивого сталинского отказа разрешить своевременный отход советским силам под Харьковом. В этом рассказе Сталин лично не ответил на телефонное обращение Хрущева об отступлении, а передал через ставшего впоследствии врагом Хрущева Георгия Маленкова, что ничего не должно измениться на фронте. Как заявил Хрущев в 1956 году, таков был «военный гений Сталина».

Гитлер тоже подвергся критике ex post facto[11] за операции в 1942 году, вернее, за то, что вообще рискнул наступать в России в этом году. Хотя в действительности у фюрера не было выбора, поскольку это был последний шанс Германии свести счет вничью против имеющей потенциально превосходящие силы коалиции союзников. Единственным аргументом, который можно выдвинуть против наступательных операций Гитлера в 1942 году, является то, что они были неверно направлены к политическим и экономическим целям в СССР, но не было возобновлено наступление на Москву, которое, вероятнее всего, было бы встречено основными силами Красной армии. То ли опасаясь последствий этой встречи, то ли беспокоясь из-за серьезной нехватки горючего в рейхе, Гитлер все же выбрал Кавказ. Он сказал офицерам группы армий «Юг» 1 июня: «Если мы не захватим Майкоп и Грозный, мне придется ликвидировать войну».

Таковы были довольно-таки ограниченные цели на целый год, но немецкой армии в России помимо топлива были остро необходимы также танки и пехотное пополнение, а повторение зимнего кризиса боеприпасов ожидалось снова, самое позднее в августе. Короче говоря, к 1942 году всегда скромные резервы, с которыми традиционно действовал вермахт, сократились до крайности, причем несмотря на постепенный рост военного производства. Больше не было резервов, которые помогли бы исправить ошибки.

А тем временем союзники тоже рассматривали перспективы русского фронта в 1942 году. Увиденное им не нравилось. В феврале британцы начали обсуждать возможность переправы через Канал весной 1943 года или даже раньше, если сопротивление немцев ослабеет. Одновременно американцы подчеркнули необходимость поддержки Советского Союза как единственной силы, активно и агрессивно действующей против Германии. Американский бригадный генерал Дуайт Эйзенхауэр писал, что задача России продержаться наступающим летом и ей нельзя позволить дойти до такого угрожающего положения, чтобы она согласилась на переговоры о мире.

К середине апреля, несмотря на тяжелые сомнения в рядах британских военных относительно нехватки десантных плавсредств и воздушного прикрытия переправы через Канал, под давлением президента Рузвельта и Гарри Хопкинса англичане согласились на широкомасштабное вторжение в Северную Францию весной 1943 года. В этом вторжении должны были участвовать не меньше 48 англо-американских дивизий. Получившая кодовое название «Раундап» («Облава»), операция была дополнена другой, менее масштабной высадкой осенью 1942 года, которая планировалась только в том случае, если угроза краха Советского Союза станет реальной. Эта операция под кодовым названием «Следжхаммер» («Кувалда») означала отмену американцами более раннего требования англичан о непременном разгроме немцев как основной предпосылке любой операции на другом берегу Канала в 1942 году.

В какой-то степени это решение Рузвельта и Черчилля объяснялось их общим стремлением отмахнуться от сильного давления русских, желавших, чтобы были признаны их территориальные приобретения 1939–1940 годов, уступив им в вопросах стратегии. Следствием этого влияния, растущего беспокойства относительно шансов России в 1942 году и личной заботы об общих интересах коалиции союзников стало безотлагательное приглашение советского министра иностранных дел Молотова в Вашингтон. Планировалось обсуждение открытия второго фронта, призванного снизить давление немцев на Восточном фронте.

Молотов по пути в Вашингтон 22 мая остановился в Лондоне, где получил самую полную информацию относительно сомнений британцев, касающихся его надежд отвлечь хотя бы 40 немецких дивизий с Восточного фронта на запад после открытия второго фронта. Как в Лондоне, так и в Вашингтоне Молотов честно предупредил, что крах советской армии в 1942 году сделает проблему вторжения через Канал во Францию в 1943 году намного сложнее. В конце концов, чтобы успокоить своего настойчивого собеседника, несмотря на большие сомнения начальника штаба армии генерала Джорджа Маршалла, Рузвельт уполномочил Молотова сообщить Сталину, что западные союзники ожидают открытия второго фронта в 1942 году.

Правда, до каких-либо публичных заявлений по этому вопросу, возвращаясь через Лондон в начале июня, Молотов получил aide-mémoire[12], где указывалось, что британцы отказываются давать обещания переправиться через Канал в обстоятельствах, которые, по их мнению, могут привести к катастрофе. Уинстон Черчилль в своих военных мемуарах написал с относительной искренностью, что если сбить с толку противника по вопросу второго фронта было желательно, то вводить в заблуждение советских союзников никто и не помышлял. Более того, к этому моменту британская армия стала даже более оптимистично, чем американцы, рассматривать советские шансы на выживание в 1942 году.

Возможно, чтобы вынудить англичан дать обещание и определенно для подъема морального духа советских людей, после возвращения Молотова в Москву советское правительство придало широкой гласности обещание союзников открыть второй фронт в 1942 году. И британский, и американский послы в России предупредили свои правительства о народных ожиданиях в Советском Союзе. Когда же обман станет очевидным, у советских людей неизбежно появится чувство горечи, они сочтут себя преданными. Кроме того, бездействие союзников на западе в 1942 году станет удобным объяснением новых и неожиданных поражений, которые нанесет немецкая армия русским в 1942 году.