– Поля! Что за идиотские шутки!

– Адочка, родная, это не шутки! Бекетов молит принять эту вещь и отпустить ему этот грех!

– Но каким образом... Я ничего не понимаю... Он же меня не узнал... Это ты ему сказала?

– Да. Я. Мы с ним здорово подружились, он, Адочка, золотой мужик, хоть и матерый преступник, вот такие пироги! Но он раскаялся... Ты примерь, примерь...

– О, какая роскошь! С ума сойти! Вот не думала, что на старости лет сподоблюсь носить соболя!

– Только, Адочка, он просил никому не говорить.

– Ну, еще бы! А то, наверное, пол-Москвы к нему за соболями выстроится! Нет, детка, я буду помалкивать и с многозначительным видом рассказывать подругам про подарок от былого возлюбленного!

Как хорошо я все-таки знаю свою двоюродную бабку!

Она долго вертелась перед зеркалом, так и эдак прикладывая к себе роскошный мех. При этом она так похорошела и помолодела, что любо-дорого было смотреть. Вот что значит женщина до мозга костей! Наконец, она сняла мех, аккуратно положила его в стенной шкаф и вдруг спросила:

– И все-таки, что там с этой Кариной? У Вадика роман с ней?

– Возможно!

– И ты так спокойно об этом говоришь? Да, кстати, а что тот молодой человек?

– Какой? – искренне не поняла я.

– Синеглазый такой, стишки талантливые декламировал, песенки пел?

– А что с ним?

– Нет, это я спросила! Он же в тебя влюблен до одури! Откуда он вообще взялся?

– Из лесу вестимо!

– Поля, я серьезно!

– Да ну... не о чем говорить.

– Ничего себе! Смылась с парнем в новогоднюю ночь, что называется, от живого мужа, и – не о чем говорить?

Мне так не хотелось опять рассказывать эту идиотскую историю вызволения Насти, что я только рукой махнула.

– Совершенно не о чем говорить!

– Ты с ним переспала?

– Нет, даже не думала. Просто погуляли по ночной Москве.

– Ой, врешь! Чтобы с таким парнем, да просто гулять... Или ты дура, или... Любишь Вадима?

– Ага. Люблю. И мне плевать на Карину Новикову, я так по нему скучаю, Адочка, даже не думала. Он такой... теплый... родной... может, немного недалекий... Но мне и не надо. Понимаешь, он – мой... а тот, Макар, он не мой... Его Анфиса знаешь, как прозвала? Шалый малый!

– Шалый малый? Да, забавно... Но будь я на твоем месте, я бы, наверное, выбрала как раз шалого малого. Мне всегда нравился твой Вадим, он такой фактурный, рост, плечи. Но в том есть что-то мятежное, опасное даже...

– Оно мне надо? Опасное? Я, видно, не такая романтичная особа, как ты!

– К сожалению! – рассмеялась Адочка. – Как показывает доигрывание, я в семьдесят лет вдруг появляюсь в соболях с загадочным видом, и никто не усомнится, что это какой-то привет из моего бурного прошлого... А что у тебя будет в моем возрасте?

– Надеюсь, что в твоем возрасте у меня будет старый фактурный муж и мне придется тщательно скрывать от него свои соболя, – рассмеялась я. И вдруг почувствовала, что безумно, нечеловечески устала.

– Адочка, можно я у тебя переночую?

– Конечно, детка! Ты что-то совсем спеклась.

Утром я сразу вспомнила вчерашний разговор с Бекетовым и подумала: он, скорее всего, смертельно болен и потому думает о душе... Он ведь еще не такой старый. А впрочем, какое мне дело до его души? Один грех я помогла с нее снять, и ладно, хотя, если он и вправду болен, мне его жалко. Он, кажется, очень одинокий человек. Но я не собираюсь скрашивать его одиночество. У меня своих забот хватает.

– Ну, чего от тебя хотел Бекетов? – встретила меня Настя.

– Предлагал создать целую сеть кафе и чтобы я ее возглавила.

– Ух ты! Ты согласилась?

– Еще чего! Не хочу! Откроем еще такое же кафе в Москве, и пока хватит. А там будет видно, но это все не интересно, а вот там, в ресторане была Туманова...

И я в красках поведала подруге о вчерашнем инциденте.

– Ох, Полька, какая ты крутая, обалдеть!

– Да ладно, что у нас нового?

– Вчера, когда ты уехала, приходила одна девушка.

– Чего хотела?

– Заказала свадебный торт и букет.

– Отлично. Какие-нибудь пожелания были?

– Просила с ней связаться по поводу букета. А про торт мы уже поговорили. Хочет, чтобы он был шоколадно-сливочный.

– И что тут такого?

– Понимаешь, она за негра выходит.

– Так! И что, вместо фигурки жениха нужен шоколадный заяц, ласковый мерзавец, что ли?

– Да нет, просто хочет, чтобы одна половинка была шоколадная, а вторая белая.

– Не пойму, тебя что-то смущает?

– Уж больно безвкусная идея. Что это будет? Не торт, а какой-то апартеид...

– Ну, Настька, ты даешь, – расхохоталась я.

– Нет, ну, правда...

– Она очень упертая?

– Да нет, вроде нормальная.

– Так переубеди ее, скажи про апартеид. Слушай, а помнишь, ты делала торт для какого-то спартаковца, красно-белый? Там у тебя еще переплетались такие подобия спартаковских шарфов...

– Полька, гениально! Я сейчас же ей позвоню! И ты заодно обговоришь с ней букет.

При слове «апартеид» девушка так всполошилась, что немедленно приняла Настино предложение. Никаких невероятных требований к букету не было, она только просила, чтобы он был совсем небольшим и не снежно-белым, а скорее цвета сливок. Так что в течение десяти минут все было улажено.

Макар не находил себе места. В первый момент эсэмэска Полины с сообщением о том, что убийца живет в Питере, его взволновала, даже, пожалуй, напугала, но с другой стороны... Можно всю жизнь жить в одном городе и никогда не встретиться. Тем паче, что я не так уж много времени провожу в Питере. Но на душе помимо воли стало тепло. Она все-таки беспокоится за меня, своего спасёныша... Тьфу! Неправильно это! Не женщина должна спасать мужика, а наоборот! Вот если бы я ее спас, она, наверное, влюбилась бы в меня, а так... Я для нее спасёныш... Детёныш... Черт знает что! Какой я, на хрен, детёныш? Разве что для мамы. А зачем мне еще одна мама? И зачем я связался с этим сценарием? По глупости, по дилетантству... Я так красиво себе представил, как мы с Ляминым пишем сценарий, литературные споры, творческие озарения, завихрения... Но он смотрит на меня сверху вниз, он же такой матерый профи, а я начинающий... Да, мне поначалу это казалось интересным, и я готов был терпеть снисходительный тон Лямина, но уж общение с продюсерами... Извините, это не по мне! Во все лезут, ни хрена не понимают, хотя и считают, что во всем лучше всех разбираются. «Я всегда сам работаю со сценаристами!» – заявил им генеральный продюсер. Ладно бы еще дело касалось только киномоментов, так нет, во все лезет, скотина! Жорка придумал, что герой бомжует на Филиппинах, поет мои песни, так этот хмырь заявляет: это, мол, слишком неправдоподобно, чтобы русский бомжевал на таких далеких островах, да еще песни пел! Много он знает! А когда я сказал, что именно так все и было, он мне говорит: «Правда жизни отличается от киноправды!» Блин горелый! Я бы бросил все на фиг, но не могу подвести Жорку, однако, с киношниками связался в первый и последний раз. Слишком я ценю свободу... И вот попал в зависимость... И ведь не только от киношников, но и от Полины. Она мне снится... Спасёныш... Гадость какая! И еще мне все время за нее страшно. Она связалась с этим Бекетовым, а он такой опасный тип... Недаром же про баб говорят: волос долог, да ум короток! Ох, окаянство какое! Это мне за мое высокомерное отношение к бабам, за то, что как колобок всегда от них уходил, даже от самых лучших, я от Машеньки ушел, я от Берточки ушел... А вот от Полечки не ушел бы... Но она даже не та лиса, что Колобка слопала, не желает она меня лопать... А может, я и от нее бы ушел, будь она со мной? Кто знает? Себя ведь не переделаешь... Ну, предположим, она бы в меня тоже влюбилась, ушла бы от своего мгимошника... А я бы потом затосковал по морю и уплыл бы от нее, и она осталась у разбитого корыта? У меня ведь даже песенка об этом есть «У разбитого корыта артишоки не закажешь, все такие фигли-мигли не кончаются добром»... Вот именно! Тогда зачем? Пусть она будет моей Прекрасной Дамой, как у Блока. Надо сочинить о ней песенку, такую стебную, в моем обычном духе, и, наверное, станет легче... Даже наверняка! Он вдруг почувствовал, что сейчас что-то может получиться, схватил блокнот и начал писать.