Мы дошли до её дома.

– Не спят ещё. – Варя бросила взгляд на освещённые окна второго этажа.

– А ты им не рассказывай о кафе и драке, скажи, что на работе задержалась.

– Комсомол и партия…

– …считают, что обманывать нехорошо, – закончил я за неё, не сдержав улыбки. – Ну что, по рукам?

Я протянул руку, думая, что Варя её просто пожмёт, как в прошлый раз. Тогда, кстати, она же и была инициатором рукопожатия. Она пожала и в этот раз, но вдобавок ещё приподнялась на цыпочках и прикоснулась губами к моей небритой щеке.

– Спасибо. И до завтра. – И скрылась в подъезде.

Ох ты ж, ё-моё! Как у меня сердечко-то радостно подпрыгнуло! Как физиономия растянулась в непроизвольной улыбке! Так, улыбаясь, словно блаженный, я и шёл домой, в нашу с Костиком хату, уверенный, что ничего плохого уже не случится, и строя планы относительно нашего с Варей совместного существования. А плохие мысли я просто загнал внутрь себя. Пусть они там перебродят какое-то время, не портя мне настроение…

Дворец пионеров, он же Воронцовский дворец, представлял собой весьма помпезное зрелище. Здание на бульваре Фельдмана было выстроено больше века назад, всё здесь дышало стариной, и даже лозунги типа «Из искры возгорится пламя!» или «Пионеры! К борьбе за дело Коммунистической партии будьте готовы!».

Зал на семьсот мест был заполнен до отказа уже минут за пятнадцать до начала концерта. Детей и пионеров не наблюдалось, зато взрослых самого разного вида было предостаточно. Тут сидели и простые работяги, одевшиеся в лучшее, но всё же внешним видом явно уступающие интеллигенции, которой тоже набилось прилично.

Гримёрки было две: одна – для артистов-мужчин, вторая – для прекрасной половины человечества. Обе большие, но и выступающих было немало. Один только народный хор джутовой фабрики чего стоил!

Я скромно сидел в уголочке на табурете и тихо тренькал на гитаре, когда в гримёрку зашла директор Дворца пионеров – женщина неопределённого возраста в серо-зелёном френче и такого же цвета юбке.

– Товарищи, минуточку внимания! – произнесла она хрипловатым голосом, поднимая руку. – Обращаю ваше внимание на то, что в зале помимо председателя Одесского областного исполнительного комитета Совета депутатов трудящихся товарища Шевцова будет присутствовать наш земляк, известный исполнитель Леонид Осипович Утёсов. Он сегодня один из членов оценочной комиссии.

– Ого! Неожиданно. Вот это да! – понеслось со всех сторон.

– Поэтому, – повысила голос директриса, – просьба отнестись к выступлению ответственно, не ударить лицом в грязь перед известным земляком.

– Не посрамим, – пообещал за всех руководитель хора джутовой фабрики.

Я выступал последним в первом отделении концерта, изрядно утомившись в ожидании своего выхода на сцену. Наконец звонкий женский голос объявил:

– А сейчас выступает докер Одесского порта Клим Кузнецов! Он исполнит песни «Шаланды» и «Тёмная ночь».

Раздались аплодисменты, под которые я, мысленно перекрестившись, вышел на сцену, задник которой украшал большой портрет Сталина, глядевшего в зал с ленинским прищуром.

Утёсов и в самом деле сидел в первом ряду среди членов жюри… то есть оценочной комиссии. М-да… Живой Утёсов, мог ли я мечтать увидеть его когда-нибудь живьём?.. А вот смотри ж ты, довелось! Чуть постарше, чем в кинокартине «Весёлые ребята», насколько он мне там запомнился взлохмаченным и шустрым. Теперь добавилось солидности, но всё же он не выглядел на свои годы, а, по идее, ему уже должно быть около сорока.[20]

А в боковой ложе для почётных гостей расположились несколько высокопоставленных чиновников, среди которых наверняка был тот самый Шевцов. Впрочем, я на них особо не пялился, ожидая, когда в зале установится тишина, чтобы приступить к исполнению. Без микрофона, потому что в это время, похоже, на эстраде ими ещё не пользовались. Но вроде акустика здесь неплохая, надеюсь, не осрамлюсь.

Опыта выступлений перед такой массой народа у меня не было, так что меня слегка потряхивало. Но с первым же аккордом всё волнение моментально улетучилось, и, негромко прочистив горло, я запел:

Сказать, что публика была в восторге, – значит не сказать ничего. Тот же Утёсов аплодировал, не жалея ладоней. Мне пришлось эту вещь ещё дважды исполнять на бис, несмотря на умоляюще сложенные руки стоявшей сбоку за кулисами ведущей концерта и беззвучный мат директрисы Дворца пионеров.

Наконец я заявил, что в моём репертуаре имеется ещё одна песня и, чтобы не задерживать других артистов, пора бы уже её исполнить. И запел «Тёмную ночь». Тут уже случился совершенно обратный эффект. Нет, понятно, песня зрителям также пришлась по вкусу, однако не было свиста и нескончаемых оваций с требованиями исполнить на бис. Зал задумчиво притих, а я, стоя в круге света, предположил, что у некоторых в зале предательски блестят глаза. Ну что ж, я и сам расчувствовался, когда пел, так что заканчивал чуть ли не с комом в горле.

– Друзья… Товарищи, – объявил я. – У меня для вас приготовлен небольшой сюрприз в виде ещё одной, на этот раз незапланированной песни. Если вы не против, я готов её исполнить.

– Давай! – крикнул кто-то из зала, и его подхватила масса глоток.

Я многозначительно поглядел на ВИП-ложу. Гладко выбритый товарищ лет за сорок, во френче снисходительно кивнул – не иначе сам Шевцов. Да и Утёсов подмигнул. Я начал играть проигрыш, забыв обо всём на свете, полностью погрузившись в музыку Никольского.

Народу понравилось, на этот раз обошлось без слёз, и аплодировали дружно. И снова по просьбе зрителей пришлось исполнять на бис. Приятно, чёрт возьми, побыть какое-то время звездой, пусть даже художественной самодеятельности. Откланявшись, я скрылся за кулисами, где меня встретила разъярённая директриса.

– Вы что себе позволяете, товарищ Кузнецов?! – прошипела она.

– Что-то не так? – наивно поинтересовался я. – Народу вроде понравилось.

– Вы срываете график выступления других участников! – со свистом выдохнула она.

– Думаю, лишние пять минут погоды не сделали.

– Пять?! Да вы провели на сцене семнадцать минут, больше, чем остальные артисты!

– Послушайте, музу нельзя втиснуть в какие-то рамки, она не терпит ограничений ни по времени, ни по каким-то другим параметрам. Тем более что после моего выступления объявили перерыв.

– Вы мне тут демагогию не разводите…

– Что случилось? – О, а вот и Варя подоспела в своей неизменной алой косынке.

Директриса принялась было по новой возмущаться, но комсорг заявила, что у нас срочное дело, взяла меня под руку и увлекла за собой. На вопрос, куда она меня тащит, последовало лаконичное «Увидишь». И я действительно увидел… Леонида Осиповича Утёсова. Он находился в комнате для членов оценочной комиссии, с которыми в перерыве гонял чаи. Увидев меня, поставил чашку на стол и протянул широкую ладонь.