в этом, она уверена в себе, обаятельна, энергична, умеет поднять настроение.

— Я тоже думаю, что очень хорошо. Я всегда мечтала именно о таком Зорине. Но…

— Есть но?

— Знаешь, кто стал причиной ревности Зорина?

— Понятия не имею, от тебя многие мужчины без ума, — Надя пожала плечами.

— Причиной ревности стал сын твоего мужа, — выдала Виктория.

— Кто? — Надя подумала, что ослышалась. Не может быть, за сегодняшний вечер опять всплыло имя сына Николая.

— Да-да, Вилли, как вы его зовёте, — подтвердила Вика, взяла бокал в руку, отпила вина.

— Ничего не понимаю, и уже во второй раз, — Надя нахмурилась.

— То есть? — Вика поставила бокал на стол.

— Потом поясню, расскажи мне всё с самого начала. Почему Вадик приревновал тебя к этому парню? Что послужило поводом?

— Так он даже ждал тебя возле офиса? — уточнила Надежда после рассказа Вики. Всё, что она услышала, ей не понравилось, очередное неприятное известие о Вилли. Получается, этот парень ещё и увлёкся Викторией — женой своего дяди. И его не останавливает родство с Вадимом, пусть и двоюродное. Похоже, честь и совесть для американского мальчика малознакомые понятия.

— Ждал, более того, дал мне понять, что я чуть ли не шлюха, делал весьма недвусмысленные намёки.

— Каков наглец! — не выдержала Надежда. — Уверена, что ты ответила ему достойно.

— Отвесила оплеуху, от души, — сказала Вика, — села в машину и уехала, но я думаю, что он не уймётся.

— Он что-то сказал в ответ?

— Я не слышала. Но уверена, что ответ был. Слушай, а не мог этот сопляк написать мне сообщение на телефон, ну то самое, что мы приняли за розыгрыш? — Вике вдруг в голову пришла эта мысль.

— Теперь я думаю, что он способен если не на всё, то на многое, — покачала головой Надежда. — Вика, держись-ка ты от него подальше, вот что я думаю.

— Ну, отшивать незадачливых поклонников я ещё не разучилась.

— Боюсь, что незадачливым его не назовёшь, — задумчиво произнесла Надя, — в любом случае, будь осторожна. Что-то мне всё это не нравится, совсем не нравится.

Глава 40

— Это имеет значение, кто сказал? — Вилли отодвинул бокал, — грандпа, у меня создаётся впечатление, что я напрасно приехал в Россию, если я даже не нужен собственному деду.

— Мальчик мой, ну почему ты так решил? Что значит — напрасно приехал и ты мне не нужен? — Владимир Григорьевич прижал руку к груди слева — защемило сердце. То, что он попытался скрыть, внезапно вылезло наружу, выпрыгнув, словно чёрт из табакерки. Надо было более тщательно позаботиться о сохранении тайны. Просто те сведения, которые он получил, обнаружились совсем недавно, и сначала Фертовский-старший особо не придал им значения. Но когда всё внимательно изучил, а потом проанализировал… по-настоящему испугался. Этому можно верить или нет, но от того, что он узнал, легче не становилось. А ещё он понял, что не имеет права рисковать, потому что вдруг обнаруженное имеет силу? Реальную. В таком случае именно его родной внук попадает под удар.

Фертовский-старший хотел обсудить эту тему с сыном, но как представил реакцию Николя, отличающегося скептичностью и критичным подходом ко многому, то передумал. Надо всё сохранить в тайне, особенно от внука.

— То и значит, — молодой человек повысил голос, — мой дед мне не доверяет, прячет от меня семейные ценности. Кто, как не я, должен знать о них, я — твоё продолжение? Твой потомок, носитель твоей фамилии. Во мне твои гены, всё лучшее, что ты мог передать по наследству.

— Володя, дорогой, успокойся, пожалуйста, — Фертовский-старший от такого натиска совсем растерялся, — мальчик мой, конечно же, ты мой наследник, моя гордость. И ты мне бесконечно дорог.

— Тогда почему ты до сих пор не рассказал мне об очень важной части истории нашего рода? Не показал раритет, которым я тоже мог бы гордиться?! — Вилли смотрел на деда и ждал ответа. Фертовский-старший молчал. Щемило сердце.

— Ладно, я понял, — Вилли прервал эту странную паузу, поднялся из-за стола, — мне пора, — достал из кармана сигареты, зажигалку, стал крутить её между пальцами.

— Володя, — Фертовский-старший умоляюще посмотрел на внука, — есть причины, по которым я не могу тебе всё объяснить, — с волнением в голосе сказал он, — пожалуйста, поверь, так будет лучше, прежде всего, для тебя.

— Для меня? — гневно сверкнул глазами молодой человек. От эмоций они у него даже потемнели.

— Да, для тебя. Ты куда? — Владимир Григорьевич поторопился за внуком к выходу, махнул рукой Мирону Яновичу, мол, всё нормально, разберёмся сами.

— Я еду домой, на такси, — ответил Вилли деду уже на улице, закурил.

— Но я же на своей машине, — упавшим голосом напомнил Фертовский-старший.

— Спасибо, я доберусь на такси, — с этими словами Вилли, даже не поглядев в сторону деда, сел в жёлтый автомобиль с шашечками.

Молодой человек доехал до дому, но в подъезд входить не стал, устроился на скамье возле детской площадки, опять закурил. Воздух был холодным, но сухим. Уже несколько дней дожди в город не приходили. У Вилли зазвонил телефон.

— Ой, а можно сделать погромче? — попросила Виктория таксиста, когда они с Надей возбуждённо-весёлые сели в такси. Слегка охмелевшая Вика смешно доковыляла на своих тонких каблуках до машины, засунула себя туда, бурча что-то под нос. Как только услышала мелодию из приёмника в автомобиле, широко улыбнулась. Таксист прибавил звук.

— Мне так нравится эта песенка, — прокомментировала Вика, пытаясь подпеть французской вокалистке, получалось одно сплошное мяуканье и французская картавость, зато весело. Надя рассмеялась. После всех сегодняшних обсуждений и тревог она, благодаря неутомимой Викусе, сумела тоже расслабиться.

— А ты знаешь, о чём она поёт? — спросила Надежда, пытаясь вслушиваться в слова песни. Французский она изучала давно и факультативно, теперь уже мало что могла вспомнить.

— Знаю-ю-ю, — муркнула Вика, — часть текста вот о чем:

Что будет дальше?

Какая разница, куда я иду,

Пока мне не страшно

Держать за руку другого,

Пока люблю время, которое уходит.

Во всем, что я делаю,

Гнев и любовь, как одно целое.

Будь она моей, или вашей,

Этой жизни нам не понять.

Что будет дальше?

Рисую себе путь,

Не думая о том,

Где он закончится.1

— Ух, мне нравится! — восхитилась Надя, — удивительный голос, чуть с хрипотцой, но очень приятный, — да, в её устах французский особенно певучий. Хотя я здесь слышу и испанский?

— Да, она поёт на двух языках, — подтвердила Виктория.

— Хорошо-то как, Викусенька, — Надя обняла подругу за шею, — знаешь, я счастлива, что мы с тобой столько лет дружим, хотя мы такие разные, — сказала она.

— Чего это мы такие