Решив развлечься и пройтись по Тириону в облегающем полупрозрачном платье без накидки, чтобы сегодня все мужчины, деля ложе с жёнами, представляли на месте своих простушек роскошную рыжеволосую красавицу, жена Феанаро Куруфинвэ послала воздушный поцелуй своему отражению. И вдруг с улицы донеслись звуки арфы.

Мелодия полилась ручьем слёз, чистой светлой печалью, столь неуместной в огне воспоминаний о страсти, что музыка показалась уродливой.

Капнув в волосы аромамасло, Нерданель снова обернулась на зеркало, ещё раз разгладила платье, надавливая на тело, сжимая кожу, будоража в себе воспоминания об объятиях мужа, его проникновении, жарком единении, пылающем внутри безудержном безумном пламени, вырывающемся из груди крике наслаждения.

«Да, я нравлюсь многим, — подумала дочь Махтана, — но эти многие на фоне моего Феанаро просто жалкое безликое ничтожество, недостойное даже плевка в их сторону».

***

Покидая покои, эльфийка с огромным удовольствием поймала на себе полные плохо скрываемой зависти взгляды прислуги, а выйдя в сад, где живые растения соседствовали с медными, серебряными и золотыми увидела того, кто упорно пытался нагонять тоску своей глупой неинтересной музыкой.

— Кто ты такой? Где я видела тебя раньше? — высокомерно поинтересовалась Нерданель, вставая перед гостем, маняще выгибая спину и поправляя волосы.

— Я Аклариквет, менестрель принца Нолофинвэ, брата твоего мужа. Мне подумалось, леди скучно одной, и решил скрасить…

— Что? — захохотала Нерданель. — Ты всерьёз полагаешь, что меня, мать величайшего менестреля Амана, может впечатлить купленный певец Второго Дома?

«Как она прекрасна! — думал Аклариквет, жадно рассматривая предмет своих мечтаний. — Я с ума сойду от её красоты!.. Она так говорит, потому что боится мужа! Она бы давно ушла, если бы не угрозы… Ушла к тому, кто сделает её счастливой, вернёт огонь в её потухший взгляд…»

— Так чего же ты молчишь, певец? — подбоченилась Нерданель, качая бедрами. — Пришел петь — пой!

«Она согласна, чтобы я спел! О, Эру! Но… Что ей спеть?! Что?!»

Охватившая паника немного утихла, когда Аклариквет тронул струны.

— Я принес тебе в подарок

Не тюльпаны, не жасмин,

Не пионы и не розы,

Не подснежники с вершин.

Я перо Жар-Птицы подарю тебе.

В день ненастный, в час, когда

Постучится в дом беда,

И не справиться тебе одной,

Погаси свечей огонь

И перо три раза тронь,

И Жар-Птица прилетит со мной.

— О, какая прекрасная песня! — воскликнула Нерданель настолько пафосно, что менестрелю стало не по себе. Жена Феанаро потрепала певца по щеке, заставляя его чувствовать чарующий аромат тела. — Когда в следующий раз поссорюсь с мужем, вызову тебя верхом на Жар-Птице. Уверена, Феанаро сразу поймет, что был неправ. А пока, намариэ, певец, продавший свой талант!

Пока Аклариквет пытался себя убедить, что сказанное Нерданель имеет любовный подтекст, рыжеволосая красавица исчезла среди цветов. Живых и металлических.

— Моя Алая Леди… — с горечью прошептал певец, и музыка смолкла.

Примечание к части Песня гр. "Браво" "Перо Жар-Птицы"

Главное — песнь хвалебную пой

— Я хочу напиться, братья мои! — Макалаурэ выглядел так, словно его уронили на дорогу, а потом толпой прошлись.

Тирионская площадь, как обычно, полнилась гуляющими, в серебристом свете Телпериона плиты под ногами таинственно искрились, на камне проступали витиеватые узоры. Сейчас вместе со вторым сыном Феанаро Куруфинвэ не было ни задумчивого Финдекано, ни неунывающего Финдарато, но и без них хватало желающих повеселиться в компании менестреля.

— На меня обрушилось слишком много дивности, — вздохнул Канафинвэ Макалаурэ, садясь на мозаичный борт фонтана в обнимку с арфой, украшенной причудливыми завитками из золота. — Знаете, иногда мне кажется, будто Нолдор — ужасные эльфы! Постоянно ссорятся, что-то делят, спорят, где чьи знамёна должны быть. Тех, у кого флаги синие, бесит, что самая высокая тирионская башня увенчана алой тканью с золотой звездой, но ведь это обсерватория Феанаро Куруфинвэ! Чьим ещё знамёнам там реять? И конечно смотровая площадка с гигантскими подзорными трубами обязана быть наивысшим строением в городе! Амбиции здесь ни при чём! Точнее, амбиции моего отца. А вот кое-кому высота башни не даёт покоя. Не хочется быть вторым по длине шпиля?

Засмеялись не все, однако по глазам было ясно: шутку поняли.

— Да, Нолдор — ужасные эльфы, — продолжил после паузы Макалаурэ, начав играть и подозвав глазами девушек, только этого и ждавших. — Но после долгого общения с Ваньяр и Тэлери моя любовь к сородичам каждый раз вспыхивает с новой силой. Особенно к прекрасным Нолдиэр.

Сев поудобнее, заставив арфу играть с помощью магии, менестрель обнял эльфиек, успевших оказаться к нему ближе остальных.

— Сегодня мне особенно необходимо понимание, — заулыбался сын Феанаро Куруфинвэ, посмотрев на деву в кружевном, похожем на облако платье: — Моя Белая Песня, ты скучала без меня? А ты, Золотая?

Нолдиэ, чёрные волосы которой украшала тончайшая драгоценная сетка, с готовностью кивнула.

— Мы ведь не собираемся становиться второй семьёй друг другу, значит, не преступаем законы Валар, — развеселил толпу певец, и арфа весело подыграла. — Жаль, Сумеречная Песня всё же вышла замуж, мне будет её не хватать. Но зачем о грустном? Я ведь хотел рассказать о том, что заставило мою любовь к народу Нолдор вспыхнуть с новой силой. Я был в Валимаре, в гостях у короля Ингвэ, с которым водит дружбу мой дедушка-нолдоран, а его вторая супруга приходится владыке Ваньяр сестрицей. И в гости Финвэ позвали вроде бы без повода, но мы ведь понимаем…

Многозначительно взглянув на собратьев сквозь меняющееся сияние Телпериона, Макалаурэ совсем не по-дружески поцеловал в щёку Белую Песню.

— Вы же заметили, — выдохнув, заговорил он снова, — что никто почти ничего не обсуждает, что в Амане стало на одного Вала больше? В музыку добавился аккорд, мелодия, тональность и ритм, но никто не знает, что об этом думать. И конечно, объяснил аманэльдар такое явление самый светлый и мудрый король. Да, мне до сих пор нехорошо, ощущение, будто мне насильно скормили огромный сладкий пирог. Вы только представьте: прекрасная сияющая площадь, золотые