Феаноринг. — Рассказать твоему мужу о танцах или сделаешь меня сообщником, обеспечив моё молчание?

Митриэль рассмеялась.

— Удержи меня,

На шелкову постель уложи меня.

Ты ласкай меня,

За водой одну не пускай меня!

Лесные дебри умеют хранить тайны, и этим так и тянуло воспользоваться.

Примечание к части Митриэль поет "Невесту полоза" гр. Мельница

Ближе любого кровного родственника

Тепло. Шум ветра в золотых от света Лаурелин листьях, далёкий лай Хуана, гоняющего лесных зверей, чириканье птах, журчание реки…

И бесконечное спокойствие, чувство уверенности и окрылённости, ощущение, что любое дело по силам, каждая мечта осуществима, мир прекрасен и добр, и можно загадывать самые смелые желания, строить невероятные планы! Так бывает только рядом с Вала.

Охотники — эльф и Айну — сидели под деревом, прислонившись к стволу. Рядом горел костёр, на котором готовилась подстреленная дичь, мерно потрескивали дрова.

Туркафинвэ склонил голову на плечо Оромэ, белые волосы струились по мускулистой руке, колыхаемые ветром. Сын Феанаро закрыл глаза и наслаждался чистой изначальной энергией творения, исходящей от Вала. В такие мгновения не знающее покоя пламя сердца эльфа обретало мир, не оставалось обид на семью, досады на неудачи в охоте, усталости от бесконечного давления со стороны отца, и даже становилось незаметным присутствие в лесу других Айнур, например, быстроногой Нессы, гонявшей оленей на севере Амана или антилоп на юге.

— Ты уже помирился с братом? — по-отечески спросил Оромэ, и беловолосый Феаноринг улыбнулся, радуясь, что другу и наставнику не всё равно, как у него дела.

Самым же важным и приятным было то, что Вала никогда не начинал навязывать своё мнение, не давал ненужных советов и не пытался показать, насколько эльф глупее и слабее, чем могущественный мудрый творец Арды. Поэтому перводомовский принц полностью доверял Оромэ, несмотря на скепсис и настороженность отца в отношении Валар.

— Наверное, — лениво отозвался Тьелкормо, — Морьо больше на меня не бросался.

— Это хорошо, вы ведь родня, у вас нет никого ближе друг друга.

«Есть», — подумал Туркафинвэ.

— Кроме Валар, разумеется, — ответил на мысль Оромэ, беззаботно улыбаясь. — А для нас ближе братьев и сестёр никого нет. Айнур — одно целое. Да, мы можем многих впустить в нашу жизнь, и они станут дороги нам, но это совсем иная ценность.

Владыка-Охотник посмотрел вдаль, где между золотисто-зелёными стволами показался силуэт зверя. Ласково урча, к Вала подошла чёрная пантера с зелёными светящимися глазами, выдававшими в животном дух Айну. Огромная кошка ткнулась мордой в плечо своего господина, что-то промурлыкала и одним прыжком скрылась в золотом сиянии Древа Лаурелин.

— Когда Мелькор заигрался в бунтаря, — отрешённо, словно о чём-то совершенно неважном, сказал Оромэ, — нам пришлось заточить его в Чертогах Намо на целых триста лет! Порой мне кажется, что от этого наказания больше страдали мы, особенно Манвэ, чем сам Мелькор. Хорошо, что он осознал свою вину, и стал дружен и нам, и вам, Дети Эру.

Туркафинвэ не любил обсуждать братские отношения между Валар, особенно, если речь заходила о том самом «бунтаре». Когда стало известно, что Айну, исказивший Арду, сбивший темы Песни Творения, наводивший ужас на едва пришедших в мир эльфов около озера Куивиэнэн в Эндорэ, сотворивший чудовищ и уничтожавший труды других Валар, теперь будет жить в священной земле Аман вместе с теми, кого от него пришлось спасать, многие всерьёз забеспокоились, однако Владыка Манвэ со слезами на глазах заверил эльфийских королей, что каждый имеет право на милосердие и шанс исправиться. Безоговорочно на словах согласились почти все, но то и дело кто-то снова высказывал недовольство, и Туркафинвэ всё это порядком надоело.

Выпив вина из одной фляги с Оромэ, Феаноринг таинственно улыбнулся.

— Знаешь, — произнёс он, поднимая голубые глаза в обрамлении белоснежных ресниц к сияющему небу, — я никому об этом не говорил, только тебе могу честно рассказать… Я влюбился в Ириссэ. Она мне давно нравилась, но это было по-другому! А сейчас я смотрю на неё… Она часто одета, как парень: свободная рубаха, широкие штаны, но, — эльф покраснел, — это манит гораздо сильнее, чем открытое платье или его полное отсутствие! Когда я вижу женщин, оголяющих тела, мне становится скучно. А Ириссэ… она… Она скрывает себя! И я хочу познать её, открыть, увидеть, какая она, а потом снова спрятать ото всех! Хочу, чтобы она была только моя! И мне плевать, что подумают наши отцы! Это глупо, да?

Оромэ покачал головой и не ответил, однако Туркафинвэ не ждал совета, желая просто выплеснуть накопившиеся эмоции. Сын Феанаро и так знал, что скажет или подумает любой владыка Арды: эльф должен жениться на той, которую полюбил, вечно хранить ей верность, не замечать других женщин, а если чувства угасли, чего вообще никогда не может быть, угаснуть вместе с ними. Спорить, приводя аргументы о второй женитьбе деда-нолдорана было бессмысленно, поэтому Тьелко предпочитал вовсе не начинать подобных разговоров.

Золотое сияние начало угасать, серебряное — усиливаться. Костёр горел еле-еле, и давно зажарившаяся дичь не подгорала, зато оставалась горячей.

— Мне пора, — Оромэ встал и подозвал своего коня, сопровождаемого гончими псами. — До скорой встречи, Феанарион. Надеюсь, тебе будет, что мне рассказать.

Туркафинвэ загадочно и смущённо улыбнулся. Да, рядом с Вала мечтается легко, даже слишком, но что будет, когда Владыки-Охотника не окажется рядом?

Решив не думать о грустном, беловолосый Феаноринг снял с костра дичь.

— Хуан! — крикнул эльф. — Хочешь, угощу? Поторопись, пока я не передумал! Не заставляй меня ждать, мохнатый друг!

И пёс не заставил, в одно мгновение оказавшись рядом с костром, смотря на хозяина такими преданными глазами, что не поделиться едой было невозможно. Поцеловав огромную улыбающуюся морду, Феаноринг покровительственно рассмеялся и стал кормить пса с руки, чувствуя прикосновения к ладони мокрого холодного носа и шершавого языка.

Лес пел голосами птиц, и, словно специально, почти все они щебетали о самочках, гнёздах и птенцах. Очень наивно и глупо, однако Туркафинвэ слушал и невольно улыбался.