И мужчины, и женщины переживают из-за подобных радикальных перемен, но не всегда одинаково и определенно не в равной степени. Освобождение женщин, означающее также и сексуальную свободу, еще не проявляется в полной мере в жизни матери: материнство пока хранит ауру высокой морали и даже некоторой святости. Традиционно в патриархальной культуре было принято не видеть в женщине-матери сексуального начала, поэтому утрата женщиной сексуальности с рождением детей воспринимается так болезненно в современном обществе. Возможно, это все пуританское наследие, но мы действительно лишаем материнство сексуального компонента. Вероятно, нам кажется, что вожделение никак не сочетается с материнскими обязанностями.

Разумеется, в Америке встречается много разнообразных жизненных укладов. Моя подруга Джун напоминает мне, что не все американцы приплыли в страну на «Мэйфлауэре»[41]. «Темнокожее население сталкивается с теми же проблемами в отношении секса, но нам определенно живется легче, чем вам, белым, – говорит она. – Секс – естественная часть жизни, а не какой-то страшный грязный секрет. Мои дети знают, что я занимаюсь сексом. И я знала, что мои родители это делают. Они включали музыку Марвина Гэя, закрывали дверь в ванную, и нам лучше было их не беспокоить». Одна моя аргентинская подруга рассказывает, что муж зовет ее в постели «мамочка»: отличный способ преодолеть табу. Моя коллега из Испании Сюзанна рассказывает, что, когда она в Мадриде, ее самая сексуальная часть – ее трехлетний сын. «В Нью-Йорке меня делают сексуальной мой испанский акцент, волосы, ноги, но уж точно не сын». Моя пациентка Стейси, белая американка, живущая с дочерью в Бруклине, хорошо понимает сложившуюся вокруг демографическую ситуацию: «Единственные флиртующие со мной мужчины – это педиатр из Индии, русский дантист, итальянец-пекарь и владелец продуктового магазинчика из Пуэрто-Рико. Здешние белые мужчины? Даже не думай. Если я с ребенком, они на меня и не смотрят». А вот на мужчину с младенцем реагируют совсем иначе: малыш становится мощным афродизиаком. Мужчина, идущий по улице с ребенком на шее, воспринимается как символ стабильности, верности, заботы. И для большинства женщин (и многих геев) это кажется сексуальным.

В книге Paris to the Moon («Париж на Луну») эссеист Адам Гопник сравнивает американскую антисексуальную модель репродукции с французским подходом, предполагающим гораздо больше чувственности: «Все американские книги о том, что такое беременность и чего ожидать в связи с ней, начинаются с теста на беременность, а не с сексуального акта. В Париже беременность – нечто, что случается в результате секса, и после благополучного окончания данного состояния женщина сможет вновь заниматься сексом. В Нью-Йорке беременность связана с дородовым отделением в больницах. А в Париже беременность воспринимается как новая глава, необходимая в процессе изучения чувственной стороны жизни, такой странный эффект от телесных удовольствий».

Несмотря на то что американский взгляд на жизнь все глубже проникает в культуры других стран, на свете есть еще немало женщин, которые ежедневно ведут борьбу против отрицания Эроса. Для них материнство означает вновь обретенную сексуальную уверенность, женственность, даже восстановление израненного тела. Однажды у меня были две сессии подряд, вначале со Стефани, потом с Амбер. Их жизни во многом схожи, но они совершенно по-разному воспринимают события. Амбер рассказывает: «Раньше я категорически отказывалась от секса. Сама не знаю почему. Запрет на любые желания, даже на чувство голода, мне привила мама, весившая меньше пятидесяти килограммов. До рождения детей, когда мой муж спрашивал, хочу ли я есть, я всегда отвечала “нет”. Это вошло в привычку: я отказывалась раньше, чем вообще понимала вопрос.

Теперь у меня есть гораздо более серьезные причины отказываться от секса: я страшно устаю ото всех хлопот, связанных с детьми. Я выхожу из себя, когда мой старший сын двух с половиной лет будит младенца-брата; мне горько от того, что у меня нет никакой помощи и я тащу на себе и детей, и дом. Но я хочу секса, и я его требую или начинаю ныть, если не получаю. Весь день я полностью выкладываюсь: кормлю, готовлю, собираю игрушки, ношу детей на руках, меняю памперсы. И через несколько дней, когда я полностью растворяюсь в детских делах, детской еде и детских песенках и забываю о себе, мне нужен мой стакан шерри, моя музыка и мой мужчина. Мне необходимо вырваться из этого образа: непричесанные волосы, грязная футболка от срыгиваний младенца, джинсы с пятнами от сыра и пасты. А еще я стараюсь как можно чаще ложиться спать вместе с детьми».

Другая моя пациентка, Шарлин, учится у своих отпрысков: «Мои дети научили меня жадничать. Мой полуторагодовалый малыш может присосаться ко мне на полчаса, потом поиграть и вернуться за добавкой. Он недовольно качает головой, когда я предлагаю ему молоко в бутылочке, сам поднимает мне футболку и требовательно кричит, пока я не расстегну бюстгальтер. И тут он видит сосок, улыбается, начинает ворковать и устраивается поудобнее. А другой малыш, трехлетний, хочет сидеть у меня на руках; ему нужно мое время, мое внимание, он старается урвать свое и начинает командовать: как мне лечь, как именно катать машинку. И его не мучают ни стыд, ни чувство вины, когда он сообщает нам, кто из родителей будет его мыть и укладывать. Разумеется, они не получают желаемого абсолютно всегда, но меня потрясает, как уверенно и спокойно их желания передаются от разума к телу. Я и забыла, что можно чувствовать и вести себя вот так – или даже и разучилась так себя вести. И теперь я смотрю на детей и лучше понимаю свое тело и вспоминаю о собственных желаниях».

Во время беременности моя пациентка Рене научилась принимать себя как никогда раньше: «Для меня беременность оказалась прямо-таки целительной. В детстве я пережила сексуальное насилие и всю жизнь ненавидела признаки женственности в себе. Двадцать пять лет я воевала со своими бедрами. За год до беременности я попала в больницу с расстройством пищевого поведения. Я была такой тощей, что и не думала, что смогу забеременеть. Долгие годы у меня отсутствовали регулярные месячные. Но в тот момент, когда я увидела плюс на тесте на беременность, все изменилось. Впервые в моей жизни еда перестала казаться мне ядом. Мне нравилось видеть, как полнеет мое тело. Впервые в жизни моя грудь стала округлой, и я этим даже гордилась. Большинство подруг жаловались, что во время беременности набирают вес. Но я вдруг почувствовала, что быть женщиной не так уж плохо. Роды прошли естественно, и я получила очень мощное впечатление. Оказалось, что я способна на гораздо большее, чем думала сама. С тех пор, занимаясь сексом, я ищу подобного яркого ощущения».

У Джули трое детей, и с рождением первого ребенка она обрела новый образ. «В двадцать с небольшим я одевалась как мальчишка: объемные свитера, джинсы, кеды. Такой имидж полностью отрицал все женственное. Я не верила, что могу быть интересна мужчине как-то иначе, кроме как сексуальный объект. А теперь я ношу стильные узкие брюки, блузки с глубоким вырезом. Я стала похожей на женщину, которая понравилась бы моему отцу-итальянцу и при виде которой моя мать краснеет: сексуальная, уверенная, жадная. Почему? Сейчас я чувствую себя очень уверенно. Мне не нужно ничье одобрение. У меня есть целая команда, чьи желания и потребности для меня очень важны (дома ее окружают четверо мужчин). И в семье я нахожу необходимую мне свободу. Я не должна больше объяснять себя и свое поведение кому-то чужому – рядом со мной только те, кого я сама выбрала. Я мать и не боюсь быть сексуальной, чувственной и проявлять свои желания».