– Это наглая ложь! Ласточкин, я привлеку вас за клевету! – визжал Борис Абрамович.

– Елочка, заткнись! – поморщившись, брякнула я.

Ор прекратился. Граждане, собравшиеся в холле, дружно уставились на меня. Я разглядела в эпицентре скопления японских народных масс, рядом с махрово-зеленым Шульцем, пару посторонних мужиков, нашего водителя Славу и уже знакомого мне милиционера Бобрикова и смущенно молвила:

– Всем добрый вечер! С праздничком!

Про праздничек я ляпнула машинально, но Славик с отменной вежливостью ответил:

– И тебя также.

Все остальные молчали и таращились на меня, как стадо баранов. Не выдержав гнетущей тишины, я продолжила монолог спятившей Снегурочки невинной фразой:

– Чудесная погода для погулки!

– Не то слово, – в ответ на мой требовательный взгляд пробормотал все тот же Славик.

Тут я заметила, что милиционер с подозрением присматривается к моей необутой ноге, и грациозно шаркнула ею. Движение, замаскированное под книксен, позволило спрятать босую стопу за нормально обутой, и я сразу же почувствовала себя гораздо увереннее.

– Так, – сержант Бобриков моргнул, тряхнул головой и повернулся к Борису Абрамовичу. – Давайте еще раз и без криков. Вот гражданин Ласточкин утверждает, что вы, гражданин Шульц, расхищаете его строительные материалы.

– Сначала кирпич таскал чемоданами, потом пилу стырил и за доски взялся! – подтвердил свое обвинение гражданин Ласточкин – помятый и явно нетрезвый мужичонка, не внушающий никакого доверия.

– Да я…

– Спокойно, гражданин Шульц! – осадил закипающего Бориса Абрамовича рассудительный сержант. – Вы, в свою очередь, заявили о пропаже у вас ценного электроприбора.

– Таки да. И что?

Некорректно сформулированный вопрос поставил милиционера в тупик. Он замолчал, и стало слышно, как в глубине дома Рузанна Шульц механическим голосом автоответчика озвучивает технические характеристики видеодвойки.

– Нашла время проводить инвентаризацию, мещанка! – неодобрительно пробормотала я.

– Так. Давайте-ка повторим, – очнулся сержант Бобриков. – У вас, гражданин Шульц, пропал электрический инструмент. Так и запишем. А у вас, гражданин Ласточкин, пропали кирпичи, пила и доски.

– Одна доска, – уточнила я, но тут же прикусила язычок.

Не ровен час, пришьют мне дело о краже!

Сержант Бобриков внимательно посмотрел на меня. Я ослепила его сияющей улыбкой, он поморгал, перевел взгляд на Никиту – полуголого и босоногого, как певец Агутин в образе песенного мальчика, кашлянул и сказал:

– И еще, я вижу, некоторые из присутствующих носильных вещей лишились. Граждане, вас что, ограбили?

– Нет-нет, мы сами разулись! – поспешно сказала я.

– И даже разделись, – с легкой завистью заметил Борис Абрамович.

– Вай ме? – из коридора в холл заглянула ревнивица Рузанна Шульц. Ее черные очи блистали невысказанным подозрением. – Что такое, Боря?

– А что такого? Захотели – и разделись! – с вызовом сказал Никита, после чего по-хозяйски обнял меня за плечи и радостно заржал.

Превратно истолковав ситуацию, Борис Абрамович умильно улыбнулся моему самозваному кавалеру и интимным шепотом поинтересовался:

– Танечка, а с кабанчиком у вас, значит, уже все? Можно отдавать?

– Это он к чему? – напряглась моя Нюнечка.

– Думает, что Танька махнула кабанчика на жеребчика! – прыснула бесшабашная Тяпа.

Спасая свою гибнущую репутацию, я забрыкалась, а впечатлительные японцы, видимо, тоже чего-то захотели и снова настойчиво залопотали про комсомол. Дался им этот ВЛКСМ!

Освободившись от объятий Никиты, я сделала попытку вернуть сумбурный разговор в русло конструктивной беседы и отчаянно громко заявила:

– Товарищ сержант, а еще у нашего японского гостя господина Чихары пропал кабанчик!

– Запишем, – кротко пообещал сержант.

– Уи-уи-уи!

С радостным визгом по коридору пронесся приемный сын японского полка – поросенок Ванечка.

– А это разве не кабанчик? – не вполне уверенно вопросил сержант Бобриков, проводив сильно удивленным взглядом взбрыкивающую поросячью попу в детском памперсе, сквозь который наружу пробуровился задорный кривой хвостик.

– Это другой кабанчик, – объяснила я. – Мы взяли его взамен того, что пропал.

– Ни дня без кабанчика! – сказал Шульц и подмигнул мне с непристойным намеком.

– Кстати! А у меня кто-то сумку свистнул! – внезапно (и не сказать, что действительно кстати) спохватился водитель Славик. – Сумку-то мне не жалко, она бумажная, но там пять отличных гамбургеров лежало, я бы съел!

При этом он почему-то грозно посмотрел на Шульца, и тот сразу прекратил придурковато гримасничать и стал оправдываться:

– Это не я! Я люблю армянскую кухню, а гамбургеры не ем!

– Я! Я люблю и ем гамбургеры! – встрепенулся Никита. – Где они? – И он принялся озираться.

– Уи-уи-уи! – поросенок Ваня (потенциальный гамбургер) резво пронесся по коридору в обратном направлении.

– Сумасшедший дом какой-то! – я закатила глаза.

– Значит, у присутствующих в этом сумасшедшем доме пропали электронож, кирпичи, пила, доска, кабанчик и сумка с пятью гамбургерами, – дотошно подсчитал поразительно терпеливый Бобриков. – Это все?

По лицу сержанта было видно – ему хочется, чтобы это было все. Однако это было еще не все. Неожиданно жаркой, но абсолютно непонятной речью разразился одноглазый японец.

– Переведите, пожалуйста, что он говорит, – попросил сержант Бобриков.

Я беспомощно развела руками. И тут случилось чудо.

– Перевожу, – промямлил новый голос.

Пробив всклокоченной головой низкую крону фикуса, с диванчика восстал Гавриил Тверской-Хацумото.

– Танька, ты балда! – с досадой сказал мне внутренний голос – Тяпин, ясное дело. – Вот, оказывается, на какое волшебное слово реагирует Гаврила: на команду «Переведите!».

– Он говорит, что недоволен сервисом в данном отеле. Утром горничная не поменяла постельное белье, но при этом забрала одну наволочку. Он говорит, что не хочет спать на голой подушке, – добросовестно перевел Гаврик.

– Какая еще наволочка? – сержант Бобриков замер с карандашом наперевес.

– Какая еще горничная? – Рузанна Шульц с тяжким подозрением воззрилась на супруга.

– У нас тут нет горничной, Рузочка сама убирает в номерах, – сообщил Борис Абрамович. – А насчет пропавшей наволочки я таки ничего не знаю, но уверен, что это сущее недоразумение. Мы с ним разберемся сами, без милиции.