– Хорошо, наволочку я вычеркиваю, – согласился сговорчивый сержант Бобриков.

А помятый Гаврила шумно зевнул в кулак, помахал ладошкой, широко распространив вокруг густой дух перегара, и без особых эмоций сказал еще:

– Лично от себя хочу добавить, что какая-то наглая сволочь стибрила у меня из кармана бумажник и мобильник.

– Бумажник и мобильник, – эхом повторил сержант Бобриков, черкая ручкой в блокноте.

И вот тут я заволновалась по-настоящему, потому что вспомнила про мобильный телефон анонимного япониста, который я нелегально купила у какого-то жуликоватого парня. А у переводчика Гаврилы какое-то жулье мобильник как раз украло! Простое сопоставление этих двух фактов давало совершенно однозначный ответ: сотовый телефон, которого лишился Тверской-Хацумото, достался мне!

Удивляться этому обстоятельству не следовало, да и жалеть запойного переводчика не стоило – надо меньше пить, тогда и вещи целы будут. В основе моей тревоги лежал чистый эгоизм: я испугалась, что попаду под подозрение как воровка. Непредумышленное хищение никуда не годной старой доски, которое я совершила в паре с Никитой, меркло в сравнении с таким откровенно противозаконным деянием, как кража дорогого мобильника. А как я докажу, что не украла телефон у Гаврилы, а только купила его у какого-то подозрительного юноши? Юноша-то этот небось не дурак, свидетельствовать против самого себя не станет!

– Вот сейчас как начнется повальный обыск! – припугнула меня Тяпа. – А ты, балда такая, оставила проклятый мобильник на раскладушке в незакрывающейся кладовке, он лежит прямо на виду!

– Тань, ты как? – пробившись сквозь толпу, участливо спросил меня Славик.

– Отлично, – не подумав, ответила я. И страстным шепотом взмолилась: – Слава! Прошу тебя, сделай что-нибудь, чтобы Гаврила замолчал! Нейтрализуй его как-нибудь, пожалуйста!

– Ну, ладно, что-нибудь придумаю, – озадаченно ответил водитель.

Я похлопала его по плечу и двинулась к Бобрикову. Отвела сержанта в сторонку, понизила голос и употребила все свое красноречие на то, чтобы убедить охранника правопорядка не впутывать нашу важную международную делегацию в частнособственные разборки мелких поселковых жлобов Шульца и Ласточкина. В конце концов славный сержант согласился разграничить эпизоды по принципу «мухи отдельно, котлеты отдельно». Понятно, что к мухам, недостойным путаться с котлетами по-японски, нами были причислены хозяин гостиницы и его нетрезвый сосед. Вместе с примкнувшим к ним Бобриковым они образовали плотную и довольно шумную группу, которая для продолжения разбирательства переместилась из холла в хозяйскую гостиную. Ограбленный Гаврила дернулся было туда же, но Славик поймал его за карман куртки и вернул на диван.

Поверхностно оглядев диспозицию и решив, что некоторое время она продержится без изменений, я побежала на второй этаж. Надо было срочно спрятать наш с Гаврилой мобильник.

Самым надежным местом для захоронки мне показался погреб. Спускаться в него я не стала, потому что сильно спешила. Я разгребла в стороны заградительные жестянки, легла на живот у края люка, протянула руку к верхней полке и уронила телефон между первой и второй линией баллонов с соленьями. Разумеется, сам мобильник я предварительно отключила, чтобы он, не дай бог, не выдал свое присутствие предательским звоном.

Опасность загреметь в каталажку если не совсем пропала, то отодвинулась на второй план. Теперь следовало подумать о том, чтобы не загреметь на больничную койку с простудным заболеванием. Я безжалостно растерла босую ногу колючим шерстяным пледом и соорудила для посиневшей и онемевшей стопы согревающий компресс из носового платка, щедро пропитанного французской туалетной водой – никакой другой спиртосодержащей жидкости в моей сумке не имелось. Дорогой парфюм было жалко, но ногу я жалела еще больше.

Укутав подмерзшую лапку поверх компресса в одеяло, я минут десять сосредоточенно принимала лечебную процедуру. Нога благополучно согрелась, ожила, а с ней возродилось и окрепло мое неистребимое любопытство. Я сбросила одеяло и компресс, обула свои старые верные сапожки и пошла смотреть, что происходит внизу.

Томик русско-японского словаря я захватила с собой, чтобы отдать его Гавриле. Я не симпатизирую пьяницам, но с моей стороны было бы сущим свинством лишить переводчика всех орудий труда разом. Возвращать ему раньше времени мобильник я не планировала, а вот книжечкой вооружить вполне могла.

– Гаврила, я тут брала у вас почитать словарик, возвращаю его вам с благодарностью, – светским тоном сказала я, приближаясь к диванчику в холле. – Весьма познавательная кни… Гаврила!

Познавательная книга вывалилась у меня из рук.

– Докладываю: Гаври – Й! Ла нейтрализован, – икнув, с тихой гордостью отрапортовал Славик и изящно отсалютовал мне фляжкой.

– Ты что с ним сделал?! – ужаснулась я, взглянув на обмякшее тело Тверского-Хацумото.

– Выпить дал, а что?

– Это коньяк? – я узнала походную фляжку Ларика Мухачева. – Дай сюда!

Славик послушно вручил мне фляжку, и я приложилась к ней прежде, чем моя праведница Нюня успела озвучить наш с ней общий принцип: «Трезвость – норма жизни!» В последнее время моя жизнь стала такой ненормальной, что вести ее на трезвую голову было совершенно невозможно.

– Значит, мы опять остались без переводчика, – отклеившись от фляжки, заключила я и нагнулась, чтобы поднять с пола никому не нужный русско-японский талмуд.

– В самом деле, почитай еще! – с иронией сказала мне Тяпа. – Глядишь, пригодится!

– И почитай! – тут же вылезла Нюня. – Лучше книжку читать, чем водку пить!

– Это была не водка, а коньяк, – машинально возразила я.

И так же машинально пробежала глазами первый абзац на странице, где толстый томик сам собой раскрылся при падении на пол.

– Что такое? Стоп! – гаркнула вдруг Тяпа. Она девица удалая, и один-другой глоток спиртного на остроте ее зрения обычно не сказывается. – Что я вижу?

– Иероглифы, – кротко ответила я.

– Наплюй на иероглифы! Смотри на перевод и русские буквы в квадратных скобках!

– Это называется «транскрипция», – подсказала умница Нюня. – Ее указывают, чтобы знать, как произносится слово на чужом языке. Видите, в скобочках написано – «кабан», а рядом перевод на русский – «портфель». То есть наше слово «портфель» по-японски звучит как «кабан», все понятно.

– Все – не все, а одно мне абсолютно ясно: я идиотка! – громко сказала я и, не удержавшись, стукнула себя увесистым словариком по глупой голове.

– Прошу прощения, можно мне? – вежливо спросил приятный мужской голос.

Я подняла глаза и увидела Никиту. Он успел надеть джемпер и обуть тапочки. Тапки были матерчатые, клетчатые, явно домашние. Мягонькие! Потому-то я и не услышала, как он подошел.

– Валяй! – уныло сказала я и протянула Никите словарь.