– В детстве у вас, наверное, были куклы? – быстро сказала Дария, и таможенница улыбнулась – презрительно и злобно.

– Нет, ханум, у меня никогда не было кукол. Ни одной! Это у вас, богатеев, были и куклы, и другие игрушки. Это вы когда-то владели всем, пока остальные работали, а теперь – поглядите-ка! – разбегаетесь как тараканы.

При этих словах Дария вздрогнула как от удара током. Мина была уверена – вот сейчас на лбу матери вздуется вена, и она скажет таможеннице несколько резких слов, но ошиблась. Дария только опустила голову и смотрела в пол, пока таможенница совала их вещи обратно в чемоданы. Появилась еще одна женщина, которая потребовала предъявить их паспорта и визы. Те несколько минут, пока она листала документы, показались Мине вечностью. Наконец чиновница заполнила посадочные талоны и резким движением головы показала на двери, ведущие в зал отлета.

– Идите.

Дария подхватила чемоданы, и обе быстро пошли в указанном направлении, спеша соединиться с Парвизом, Кайвоном и Хуманом. Мина шла и удивлялась – она не ожидала, что они так легко пройдут досмотр. Ей казалось, власти должны были помучить их подольше, а то и вовсе отказать в разрешении на выезд. То, что все произошло так быстро, казалось ей чудом.

Но, пройдя всего несколько шагов, Мина вспомнила про Барби, которую так и не получила назад. Таможенница сказала, что ей нужно осмотреть куклу и довольно долго крутила ей руки и сгибала ноги, а потом… потом Мина отвлеклась на сотрудницу, которая проверяла документы. Невольно замедлив шаг, она оглянулась назад – на пункт досмотра, где таможенницы потрошили чемоданы еще одной испуганной женщины с двумя дочерьми. Там, под портретом аятоллы, валялись на полу пластмассовые обломки.

Это было все, что осталось от ее Барби.

Все время, пока их самолет стоял на земле, Мина смотрела в иллюминатор, силясь рассмотреть за границами летного поля очертания тонущего в предрассветных сумерках города. Отец обещал, что они вернутся в Иран очень скоро – как только закончится все это «безумие», и страна снова станет «нормальной», но Мина чувствовала, что они уезжают навсегда, и ее сердце сжималось от тоски и страха перед неизвестностью. На мгновение ей почудилось, что снаружи к стеклу иллюминатора льнут десятки знакомых лиц. Среди них были и кузина Лейла, и тетя Ники, и Реза, и Марьям, и ее одноклассницы, и многие другие. Она отчетливо видела расплющенный нос тети Фирузы, огромные усы дяди Джафара и круглое лицо Зухры, которая, как обычно, вытирала платком вспотевший лоб. Видела она и фигуру деда, но он единственный не смотрел на нее с той стороны стекла. Ага-хан в одиночестве сидел за кухонным столом и, держа в ослабевшей руке газету, неподвижно уставился на пустой чайный стакан. Перед мысленным взором Мины промелькнула даже госпожа Амири, которая смотрела на нее чуть не с завистью. А в самом конце она увидела Биту, которую вели в тюрьму. На самом пороге подруга обернулась, и Мина увидела, что ее губы подкрашены блеском, а в дерзких черных глазах горит вызов.

И в тот же миг Мина почувствовала, что облегчение, которое она испытала когда они поднялись в самолет, куда-то испарилось, сменившись таким острым чувством вины, что у нее захватило дыхание.

Оторвавшись от окна, Мина повернулась к матери.

– Мы с ними так и не попрощались, – произнесла она, и в тот же миг самолет дрогнул и начал выруливать на взлетную полосу.

– Мы вернемся, – ответила Дария. – Мы уезжаем ненадолго.

Откинувшись на спинку кресла, Мина закрыла глаза и представила себе их брошенный дом: двери распахнуты, жалюзи подняты, по комнатам гуляет сквозняк, а в саду трепещут листвой молодые лимонные деревья, которые Дария посадила в позапрошлом году.

Когда Мина снова открыла глаза, Дария сидела, низко опустив голову. Ее губы чуть заметно шевелились, но Мина сумела угадать слова и удивилась. Впервые в жизни она видела, чтобы мама молилась. Дария никогда не читала молитв, не делала поклонов и не цитировала суры Корана. Казалось, она намеренно дистанцировалась от всего, что относилось к исламу. Сейчас же Дария была очень похожа на Меймени, и Мина почувствовала, как что-то кольнуло ее в самое сердце.

Стараясь взять себя в руки, она отвернулась и взглянула на отца, который сидел в кресле с другой стороны прохода, глядя в пространство перед собой. Хуман рядом с ним теребил верхнюю губу, а Кайвон спрятал лицо в ладонях. На мгновение он поднял глаза и, перехватив взгляд Мины, натянуто улыбнулся.

– Свобода!.. – одними губами произнес он, когда самолет оторвался от бетона взлетной полосы, и показал Мине растопыренные в виде буквы V пальцы, но руки его дрожали.

Самолет поднимался все выше. Мина снова откинулась на спинку кресла и прислушивалась к жужжанию голосов и гудению двигателей. В динамике раздавался гнусавый голос одного из пилотов, в воздухе витал запах чужого одеколона. Где-то внизу начинался рассвет, но за иллюминаторами все еще было темно, и Мина покрепче вцепилась в теплую руку матери.

21. Огни на земле

Примерно на половине пути между Ираном и Соединенными Штатами сидевшие в самолетных креслах женщины начали снимать свои платки и расстегивать рупуши. Когда же до посадки в Нью-Йорке осталось совсем немного, из сумочек и саквояжей появились небольшие косметички, и в воздухе запахло пудрой, которая словно снег оседала на тусклую от усталости кожу. Тушь ложилась на и без того черные ресницы, а по губам скользили тюбики с помадой и блеском.

Бо́льшую часть полета Дария размышляла о том, что их всех ждет, и только удивлялась тому, как крепко спит, прижавшись к ее боку, Мина. Сама она тоже была бы рада вздремнуть, но ей не давало сделать это чувство ответственности, которое она ощущала с тех пор, как родила первого ребенка. С самого начала Дария знала: судьба детей во многом определяется тем, куда она, мать, их поведет, как воспитает. Это было нелегкое бремя, и порой Дарие даже казалось, что оно ей не по силам.

Как-то утром, еще до того, как дети встали, Парвиз заговорил с ней об Америке. Дария как раз наливала кипяток в заварочный чайник, думая о том, скольким вещам (в том числе умению правильно заварить чай) научила ее Меймени. Увидев выражение его лица, она хотела прерваться, но почему-то не смогла. Она сразу поняла, что разговор пойдет о чем-то важном. Уже несколько раз муж упоминал об отъезде, но как-то вскользь. На сей раз, похоже, дело было серьезное.