Бита встала, со скрежетом отодвинув стул, и стремительно вышла из класса. Мине даже показалось – она слышит, как рупуш подруги со свистом рассекает неподвижный воздух. Остальные девочки сидели совершенно неподвижно, боясь даже пошевелиться.

На следующий день Мина узнала от одноклассниц, что Стражи ворвались в дом Биты в семь часов утра. Ее отца арестовали, увезли в участок и заставили заплатить штраф. Какой – никто не знал. Кроме того, его имя внесли в списки Врагов Революции. Когда Мина попыталась позвонить подруге домой, трубку никто не взял. В течение еще нескольких дней Бита не появлялась на занятиях, и Мина увидела ее, только когда началась новая учебная неделя. Бита была бледна, с темными кругами под глазами, но когда Мина подошла к ней, чтобы поздороваться и обо всем расспросить, она увидела, что губы подруги подведены блеском. Тщетно она упрашивала Биту стереть блеск, пока ее не увидела госпожа Амири или кто-нибудь из учителей. На все уговоры Бита только упрямо качала головой.

– Я не боюсь госпожу Амири! – твердила она. – Я вообще никого не боюсь, кроме бога, но он… он не фанатик, как она. Он милостивый и милосердный. – Бита согнула мизинец и сцепила его с мизинцем Мины. – Никто не может запретить нам быть счастливыми, правда, Мина? Это наше право, и никто не может нас его лишить. – Она подмигнула. – Нас не задушишь!

Мина подумала о Меймени, задыхающейся под грудой обломков.

– Нет, – сказала она. – Нет!

– Когда-нибудь мы снова будем свободны, вот увидишь! И я думаю, это будет совсем скоро. Быть может, уже следующий твой день рождения мы будем праздновать в саду среди роз. Мы будем петь и танцевать, и никакие Стражи ничего нам не сделают.

Мина печально улыбнулась. Она подумала о том, что ее следующий, одиннадцатый день рождения пройдет без Меймени. При мысли об этом ее глаза защипало от подступивших слез, но если через год Иран снова станет свободным… Мина крепче сжала пальцы Биты и даже попыталась подмигнуть. «Нет, никто не сможет нас задушить, – сказала она себе. – Мы не сдадимся. Мы выживем во что бы то ни стало!»

20. Барби остается в Тегеране

Мина как можно ниже опустила край чадры, стараясь прикрыть лицо. Братья сидели рядом с ней на заднем сиденье такси. Ночные фонари за окном изредка высвечивали редкие фигуры людей, оказавшихся на улице в полночь. Один раз Мина даже заметила влюбленную пару – высокого молодого мужчину и женщину в темной чадре, которые медленно шли по тротуару и ели мороженое. Вдоль заборов крались тощие кошки.

Закрыв глаза, Мина принялась молиться.

Они не заправили постели, не сняли чайник с плиты. Вещей у них было совсем немного. Они не попрощались с большинством родственников и соседей, надеясь, что машина слухов распространит весть об их отъезде уже после того, как они благополучно пересекут границу. В последний момент Мина сунула в свой небольшой чемоданчик набор цветных карандашей и фломастеры, которые ей купили еще в прошлом году. Сейчас, сидя вместе с Дарией и братьями в стремительно несущемся такси, она вспомнила, что не смогла взять с собой достаточно нижнего белья. На первое время ей, конечно хватит, но что потом? Можно ли купить подходящее белье там, куда они едут?..

Парвиз, сидевший впереди рядом с водителем Али, всем телом наклонился вперед, словно давил на воображаемую педаль газа. Али жевал резинку и время от времени выдувал изо рта пузыри, которые звонко лопались. Из динамиков древней автомагнитолы доносилась какая-то исламская музыка. Как сказал Парвиз, это было хорошее прикрытие. Если Стражи их остановят и начнут задавать вопросы, такая музыка может их очень выручить.

«Мы должны уехать в Америку», – заявил он как-то за завтраком через несколько месяцев после смерти Меймени, и по его лицу Мина поняла, что родители уже обсудили этот вопрос между собой и даже обговорили детали. Что ж, чего-то подобного следовало ожидать – особенно после того, как Дария твердо сказала: она не допустит, чтобы ее сыновья погибли, убивая своих ни в чем не повинных иракских сверстников (каждую неделю на фронт отправлялись все новые группы молодых иранцев), а Парвиз добавил, что не хочет, чтобы его дочь росла бессловесной, покорной и запуганной. Вместе они составили и обсудили свой план, и за завтраком (сладкий чай и хлеб с «фирменным» вареньем Меймени из кислой вишни) просто объявили детям о принятом решении. Стоило ли говорить, что начиная с этого момента жизнь семьи стала иной. Все, что они делали для подготовки к отъезду, следовало держать в глубокой тайне. От детей требовалось вести себя так, чтобы никто из окружающих не догадался, что они собираются покинуть страну.

В аэропорту Али выгрузил их чемоданы на асфальт. На часах была половина первого ночи. По расписанию их рейс вылетал в половине пятого утра, но им еще предстояло преодолеть многочисленные пункты контроля и проверки.

На прощание Али пожал руку Парвизу, поклонился Дарие и окинул Кайвона и Хумана долгим взглядом.

– Берен. Берен зуд. Уезжайте скорее, – сказал он. – Иначе через несколько месяцев вас отправят на фронт убивать иракцев.

Когда Хуман и Кайвон подхватили чемоданы, Мина невольно посмотрела на их длинные руки и ноги. Почему-то ей казалось, что если посадить братьев в окоп или траншею, они вряд ли будут чувствовать себя там достаточно комфортно.

В аэропорту Дарию и Мину отделили от Парвиза и братьев и направили в отделение для женщин. Шагая следом за матерью, Мина продолжала натягивать платок на самое лицо – ей не хотелось, чтобы власти не пустили их в самолет только потому, что им чем-то не понравился ее хиджаб. На первом же таможенном посту им приказали открыть чемоданы, и три сотрудницы в чадрах тщательно осмотрели и перещупали все вещи.

– Вывозить из страны ценные предметы запрещается, – сказала одна из них, окидывая Дарию и Мину насмешливым взглядом.

Вторая женщина производила личный досмотр и при этом больно щипалась. Третья тем временем спрашивала, зачем они едут в Америку («Для неотложного лечения», – без запинки отвечала Дария – с помощью коллег, которые перебрались в Нью-Йорк, Парвиз сумел оформить соответствующие справки), сколько времени они намерены там пробыть («Девять месяцев»), какие ценности – золото, валюту, персидские ковры, фисташки, ювелирные украшения – они везут с собой («Никаких»).

И тут из чемоданчика Мины вывалилась кукла Барби. Сотрудница таможни подняла ее и некоторое время рассматривала, держа на вытянутой руке.

– Зачем это