Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она умолкла и заглянула мне в лицо. Думаю, оно побледнело. Показалось, что я чувствую, как кровь отливает от него.
– О-о, – произнесла она. – К сути дела. Извините. Вы предоставили для донорства сердце своей жены. Так?
– Да.
– Мне бы думать, прежде чем говорить.
– Может, я бы и не согласился. Если бы знал все это. Понимаете. Что оно все еще живое и все еще… ее. Понимаете?
– Но единственной для вас иной возможностью было дать ему умереть, а потом похоронить в земле или бросить в печь крематория. Это действительно видится вам более приемлемой альтернативой?
– Когда вы так ставите вопрос, то, полагаю, нет.
– Послушайте, Ричард. Мне нравится беседовать с вами. Но я совершенно умираю с голоду…
– Да-да. Я понимаю. Полностью. Благодарю, что уделили мне время.
Я повернулся и пошел со сцены, не желая, чтоб она заметила, как я уязвлен ее резкостью.
– Ричард.
Я остановился, но не обернулся. Все еще хотел утаить свою обиду.
– Да?
– Вы скачете вперед и плюхаетесь совсем не туда, куда следовало бы. Я вовсе от вас не отделываюсь. Как раз собиралась спросить, сами-то вы ели или нет?
Обернувшись, я посмотрел ей прямо в глаза. Лицо, похоже, дружелюбное. Бесстрастное и все же в чем-то заинтересованное. Пытливое.
– Вообще-то, нет. Не ел. С самого завтрака.
– У вас здесь машина?
– Да, здесь.
– Отлично. Потому что у меня нет.
– С вашей стороны это очень щедро.
– Нет, это очень щедро как раз с вашей стороны. Вы ж только что сами вызвались оплатить счет.
Рот у меня сам собою расплылся в улыбке. Безо всякого усилия. Губы словно пошли невпопад, будто бы я вдруг заговорил на иностранном языке.
– С удовольствием, – сказал я. – Это самое малое, на что я для вас готов.
– Расскажите мне о вашей жене, – попросила она, разламывая свежую, с хрустящей корочкой булку, а потом укладывая в нее прямо кусочком еще не успевшее нормально размякнуть масло.
– Что рассказать?
– Что хотите.
– Вам и в самом деле хочется узнать о ней?
– Я хочу узнать о вас. А в данный момент она явно самое важное в вас, о чем стоит узнать. И я по опыту знаю, что люди, потерявшие близких, находят утешение, делясь с другими воспоминаниями о них. Да и время у нас есть…
Я сидел молча, и она протянула мне корзинку с булочками. Я мог бы до них и сам дотянуться. У меня сложилось впечатление, что она словно побуждала меня поесть. Я понимал, что подкрепиться надо. Сахар у меня в крови, должно быть, опустился огорчительно низко.
Я взял булочку, но потом просто положил на маленькую тарелочку да и опять напрочь забыл о ней.
Хотелось спросить, почему она хочет узнать обо мне. Но то был вопрос, чересчур обремененный дальнейшими действиями. Он предполагал, намекал на подтекст, которого, я был вполне уверен, не существовало. Я был убежден: если спрошу, то сваляю дурака и, возможно, введу ее в смущение.
– Не знаю, что мне рассказать о ней.
– Расскажите, как вы познакомились.
– Хорошо, – согласился я, мысленно складывая историю из кусочков в памяти. Я откинулся на спинку стула, слегка улыбнулся. Д-р Мацуко была права. Такие воспоминания утешали.
– Она была большой любительницей ходить в горы, – начал я. – И я тоже. И вот однажды в начале октября я разбил палатку на Северной стене Большого каньона, а затем спустился к реке и провел одну ночь в самом низу. Как раз там я впервые и увидел ее. В «Призраке ранчо». Я так и не заговорил с ней. В тот раз. Просто увидел ее там. Моя палатка стояла у ручья Светлого Ангела, совсем рядом, так что питаться я стал в «Ранчо». Она, возможно, жила в женском общежитии. Точно я этого не знал, но предполагал, видя, что она, судя по всему, одна. Короче, я увидел ее в обеденном зале, заметил, но ничего особого в том не было. Просто заметил. А после в первый завтрак (завтрак в 5.30) я вхожу, а она опять там, но за столом со всеми другими женщинами, а свободных мест поблизости от нее не было. Людей, по-видимому, тянет к тем, кто живет с ними рядом, в данном случае в общежитии. Знать соседей, может быть, на самом деле и не знаешь, но есть хоть какое-то ощущение знакомства.
Так вот, после завтрака мы пошли на восхождение. Я направился обратно к Северной стене, и она тоже. Это было интересно, поскольку девять из десяти восходителей спускаются и поднимаются по Южной стене. Позже я выяснил, что она шла от стены к стене. От Южной к Северной, а потом собиралась сесть на маршрутный автобус и вернуться обратно, но кончилось тем, что обратно повез ее я.
Только я опережаю события.
Короче, овладело мною эдакое безумное представление, свойственное шовинистам, и я замедлял шаг, с тем чтобы всякий раз, когда один из нас присаживался отдохнуть, мы проходили бы мимо друг друга. Получалось и вправду забавно. Поскольку я едва не извелся, стараясь не отстать от нее.
Д-р Мацуко засмеялась, и почти тут же подошел официант.
– Так что, – сказал он, – мы готовы сделать заказ или нам еще немного времени требуется?
Я обожаю тех, кто пользуется редакторским (или королевским?) «мы», только, может быть, если уж быть полностью честным перед самим собой, меня как будто по плечу хлопнули, потому что я настолько ушел в свой рассказ и так было мне в нем радостно, что вовсе не хотел, чтоб меня толкали обратно в нынешнюю действительность.
– Доктор Мацуко, – спросил я, – вы готовы сделать заказ?
– Конни, – поправила она. – И сегодня я собираюсь невероятно согрешить и съесть красное мясо. Отбивная из филе по-нью-йоркски. С салатом. Любая ваша заправка подойдет, если только в ней нет соевого масла.
– Слушаюсь, мэм, – произнес официант. – Как вам желательно, чтоб приготовили отбивную?
– Понимаю, очень бестактно, но я бы хотела, чтоб она была настолько близка к хорошо прожаренной, насколько это получится без того, чтобы ввергнуть в слезы вашего повара.
Я улыбнулся, официант тоже.
Потом он перевел внимание на меня, и я понял, что совсем не выполнил домашнего задания, хоть как-то связанного с заказом еды в ресторане.
Чтоб выкрутиться, сказал:
– Я возьму то же самое. Среднепрожаренное, с кровью.
– Суп или салат?
– Что за суп?
– Грибной суп-пюре с зеленым луком или суп из морепродуктов.
– Из морепродуктов.
Официант подхватил наши меню и блаженно удалился.
– Вот, вернемся к рассказу, – предложил я. – На чем я остановился, доктор Мацуко?