Или, может быть, я был до того ошеломлен, что не мог отъехать сразу.

Или, может быть, я смотрел в ожидании, не оглянется ли она.

Она не оглянулась.

Думал, усну, едва упаду головой на подушку.

Мне повезло получить номер в гостинице, где я останавливался прошлой ночью. Почему она была лучше, чем любая другая, я не знаю. Только разве тем, что я до нее до первой доехал и думать не хотел про путешествовать дальше.

Про то, чтобы уснуть, я был более чем неправ.

Уже не один час лежал в сиянии раздражающе ярко освещенных радиочасов, измотанный так, что болело в груди, а сна не было ни в одном глазу.

Около 3.30 утра встал, оделся и поплелся вниз, в гостиничный бизнес-центр, проверить электронную почту.

Правду сказать, проверял я ее довольно часто, одержимо, коли на то пошло, до самого отъезда из Л-А. Надеялся хоть на словечко от Виды. И много раз думал об этом с тех пор, как уехал из дому. И больше уже был не в силах сидеть как на иголках.

Пользуясь ключом от номера, прошел из вестибюля в полутемный и безлюдный бизнес-центр. Уселся там перед одним из двух компьютеров, ломая мозги в стараниях вспомнить пароль своей почты. Электронной почтой я пользуюсь не часто. С третьей попытки угадал. Вначале я попробовал день рождения Лорри. Потом – годовщину нашей свадьбы. День, когда встретил ее (он приходился на тот же месяц и число, что и наша свадебная годовщина, только двумя годами раньше), оказался чудесным ключиком.

От Виды не было никакого сообщения. Зато я нашел около тридцати штук посланий со всяким хламом и три сообщения от Майры.

Я перескажу.

В общем, она связалась со мной по электронной почте, чтобы поинтересоваться моим самочувствием, вскоре после того, как я отъехал от дома, направляясь сюда. Когда ответа от меня не последовало (а у меня вошло в привычку отвечать самое большее через полдня), она ударилась в откровенную панику. В последнем сообщении просила как можно скорее позвонить ей, сказав, что если до завтра от меня не будет вестей, то ей не останется ничего другого, как пуститься в долгий автопробег.

Я вновь глянул на часы. Глупо. Ведь и так знал, что сейчас далеко за три утра. Само собой, позвонить ей я не мог.

Я поплелся наверх, готовый лежать без сна весь остаток ночи и еще немного.

Лег в гостиничную постель (все еще одетый) и закрыл глаза.

Когда я их открыл, был уже полдень.

Торопясь выписаться из гостиницы (где выписка производилась ровно в обычные двенадцать часов), я забыл о звонке Майре.

Вспомнил, когда уже выехал на магистраль.

Я не удосужился взять с собой наушник для мобильного телефона, машина у меня несколько староватой модели и не была снабжена «блютусом» или иным приспособлением, позволяющим говорить по телефону, оставляя руки свободными. Звонки же с зажатого в руке мобильного во время вождения в Калифорнии запрещены законом. Но ведь это было важно. Я знал, что должен позвонить.

Трубку она взяла после первого же звонка.

– Ричард! – услышал я. – Боже мой. Ты жив.

Интересно, подумал я, что занимало ее мысли, но спрашивать не захотел.

– Вы не поверите, – сказал я. – Но я умудрился заставить себя подняться и выйти из дому. Совершил небольшую поездку. Простите, если напугал вас. На самом деле совсем не думал об этом. Мне просто в голову не приходило, что могу вас напугать.

– Все чудесно, – сказала она. – Поездка. Тебе нужно было несколько встряхнуться.

– Несколько, – повторил я, думая о том, что частично это правда. «Несколько» не обязательно – много или сильно.

– Ты сейчас где?

– Только выехал из Л-А.

– А-а. Так ты же не выносишь Л-А.

– Да, но здесь состоялось мероприятие, которое мне захотелось посетить.

– Концерт?

– Нет. Не концерт. – Говорить я не хотел. Но знал (каким-то интуитивным, невыразимым образом, который у всех у нас действует), что Майра поняла, что я не хочу рассказывать. И, чем больше я не хотел, тем больше она хотела узнать. – Лекция.

– О…

– Клеточной памяти.

Долгое молчание.

Я сбросил телефон себе на колени, заметив в левом боковом зеркале патрульную машину, которая поравнялась со мной, а потом обогнала. Убедившись, что полиция далеко, я снова взялся за трубку.

– Майра, простите. Если вы только что что-то говорили, то я прослушал.

– Я ничего не сказала.

– А-а. Ладно. Отлично.

Последнее слово в моем ответе можно было воспринять двояко. По сути, я и сам не был уверен, в каком смысле хотел его употребить.

– У меня будет гораздо легче на душе, когда ты одолеешь этот период, Ричард. Думаю, он тебе ничего, кроме боли, не принесет. Впрочем, полагаю, я уже ясно дала это понять.

– Да, – согласился я. – Дали. Жалею, что вы не слышали этой лекции. Эта исследовательница, Конни Мацуко, она верна науке старой школы. Или, во всяком случае, была верна. Она так же скептически, как и вы, относилась ко всему этому. Только это оказалось гораздо сильнее ее.

– Ричард…

Я не дал ей договорить. Я ощутил в себе отвагу. Меня уже не столкнешь и не запугаешь.

– Она привела в пример маленькую девочку, которая помогла схватить и осудить убийцу ее донора. Девочка вспоминала во снах все мельчайшие подробности преступления.

Я уже собирался было съехать с магистрали, чтобы обсудить это, но движение сильно замедлилось на перевале через Голливудские холмы, так что я застрял, то останавливаясь, то двигаясь еле-еле в плотном потоке машин, возле Скирболл-центра и музея Гетти.

– Возможно, та маленькая девочка была экстрасенсом, – сказала Майра.

– А это уже интересно. Почему вы верите в экстрасенсорное восприятие и не верите в клеточную память? Разве они примерно не в одном градусе удивительного?

Однако из последовавшего молчания я понял, почему. Майра верила тому, вера во что не слишком ее расстраивала. Как и все мы, полагаю.

– Только потому, что экстрасенсорное восприятие так хорошо обоснованно. Некоторые люди являются экстрасенсами. Нам об этом известно. Да вот только вчера или позавчера была статья в портлендской газете про женщину-экстрасенса, которая связана с местной полицией и помогла раскрыть три «глухих» дела. И уж если полиция верит ей, то кто я такая, чтобы сомневаться? Кроме того, она оказалась права. Всегда было известно, по крайней мере столько, сколько я живу, что люди используют лишь малую долю потенциала наших мозгов. Так что, полагаю, это как раз из тех функций, какие большинство из нас не используют. Это не так трудно понять.