я вспоминаю конец царствования Бориса Годунова, когда из-за трех лет подряд неурожая разразился голод, и Годунов раздал сначала собственные запасы, потом казенные, вызвав приток голодающих из провинции в Москву. И когда запасы полностью истощились, он призвал открыть амбары Троицу, которая была вторым после государя собственником по количеству крепостных и земель на Руси. Так монахи, молитвенники и кандидаты в святые, отказались, и пришлось Годунову послать войска, которые с боем и артиллерией взяли крепость и раздали хлеб умиравшим христианам… Да и какой тогда хлеб был? Ржаной, гречишный да овсяный, поди…

А тогда я еще ходил крестился на иконы, целовал ручки попам, выстаивал службы в главном, Троицком храме, и меня ставила в пример Наде, жене Авенира, ее мать, хотя смотрела сквозь пальцы, что очень компанейская матерщинница Надя курила как паровоз. Главное для недавно обращенной мамаши было именно требование по посещению служб, как комсомольских собраний в прежней ее жизни…

Через месяц я там познакомился с Владимиром Честновым, который, не желая корпеть программистом на совок, решил поработать на монахов обычным рабочим. Так как вид у него был абсолютно хипповый, да еще он был невероятно подкован во всяких буддистских и китайских мудростях, мы с ним быстро сошлись. Говорил он, как всякий неглупый одинокий человек, без умолку и очень убежденно. Темы выбирались в основном про сравнение жизни и принципов тут и там во всех аспектах, про восточные мудрости и нарушение совками собственного законодательства. Про Систему он ничего не знал, хотя хайр и борода у него были на редкость приличной длины. Я стал его понемногу знакомить с нашими, и с легкой руки Рулевого, который не расслышал его фамилию, его стали звать Честным, хотя он оказался в результате на редкость бесчестным со своей китайщиной. Он привязался ко мне и стал постоянно припираться к нам домой, когда ему вздумается. Довольно сильно порой напрягал, но мы с Принцессой зачем-то его терпели. К Системе он относился подозрительно и в общем недолюбливал ее, как-то, видимо, не всегда зная, как себя вести с остальными людьми. Хотя наглости ему было не занимать. Так он и прицепился именно к нам, сволочь, видимо положив глаз на мою молодую жену.

Чернобыль

Еще одно важное, что забыл. В мае 1986-го к нам приезжал и останавливался у нас какой-то умненький меленький человечек из Киева, еврейской внешности, которого звали Романом; он и рассказал нам про Чернобыльскую трагедию, о которой мы абсолютно ничего не знали, так как я никогда не слушал западные голоса, а общение с чисто диссидентской средой тоже никогда не было налажено до такой степени, чтобы быть информированным о событиях достаточно быстро. Это потом я познакомился с Володей Рябоконем, Таней Плетневой, Подрабинеками и еще кое с кем. А тогда этот совковый и антисовковый негатив не хотелось получать. Я вообще никакого радио не слушал и телевизор не смотрел. Но по советскому телевизору из-за трусости руководства, а в совке оно всегда было наглое, но трусливое, правдивой информации и вообще хоть какой-нибудь информации о катастрофе континентального значения не было. Телик стоял у родителей, но я его у них не смотрел со времени суперматчей по хоккею с американцами и канадцами в середине 70-х годов.

И вот по поводу чернобыльского ужаса я написал довольно удачную картину, которая выставлялась потом на Арбатской выставке 6 сентября 1986 года (ее держала в руках Принцесса, пока со мной беседовали в КГБ на Лубянке). Потом эта картина была мной подарена в Данию в хипповую коммуну «Христиания».

Разное восприятие путешествий

Рижский Мент женился на моей бывшей подруге Любочке с Рязанского проспекта. С ней мы тусовались только в Москве, она нечасто оставалась у меня. Но если бы мы с ней куда-то рванули стопом, то связь стала бы наверняка более крепкая и мучительная. Дело в том, что она меня жутко ревновала и устраивала многочасовые допросы, доходя до совершенно шизофренического состояния. Я был рад тому, что Рижский Мент меня избавил от нее.

Сплочение пар на стопе было обычной практикой. Опытные хиппари хоть и знали о том, что с герлами машины стопятся лучше, тем не менее предпочитали ехать или в одиночку, или с приятелем, с которым возникало меньше проблем, чем с девицами, которые вечно уставали, требовали массу внимания, капризничали и вообще по большому счету были не очень приспособлены к тяготам походной жизни. О хипповом автостопе подробно написал незнакомый мне эстонский хиппи Владимир Джа Гузман в книге «Тропой Священного Козерога, или В поисках абсолютного центра» (СПб., 2005).

Энди Бодрягин, я с зонтом, справа Владик Маугли и спиной Алекс. 1986

Между собой они, скорее всего, и знакомы не были, и подход к путешествиям у них совершенно разный. Если Пессимист, верный своему прозвищу, которое он, видимо, получил от окружающих, постоянно жалуется на непонимание и отсутствие восторга от своей волосатости со стороны местного населения в любой почти точке СССР, пишет о трудностях с водителями, проводниками, ментами, пограничниками, продавщицами и официантами кафе, то Гузман во всем видит забавность, приключение, повод проявить свою эрудицию и наладить прекрасный контакт с попадающимися на пути людьми.

Книга произвела на меня сильное впечатление тем, насколько глубоко автор знал Восток, вернее советскую Среднюю Азию, буквально лучше местных, – и глубокую историю, и древние духовные практики.

1 июня 1986 года

В этот день я первый раз попал на праздник – общий сбор хиппей 1 июня в Царицыне, помню, что долго не разгоняли. И вся память – вот это фото. То есть само событие, если бы не это фото, не вспомнил бы. Спиной стоят Влад Маугли и один малый, Алекс, который вообще-то крутился около иностранцев с неплохим английским языком и отличной американской улыбкой, что-то у них выманивал, а потом фарцовал. Время от времени появлялся на тусовке в 1985–1986 годах, потом исчез. Или женился на иностранке и уехал, или посадили, как мне кажется. Сидит всякая олда разлива середины 70-х с Энди Бодрягиным, а я с зонтом, с левого краю Машка ромашкинская.

Тогда мы еще воспринимали праздник Дня защиты детей как «защитите нас – мы же дети! Дети цветов», а уже через два-три года отмечали его, обзаведясь собственными детьми, которым требовалась защита от нас и нами одновременно…

Кстати, вспомнил одну забавную особенность тогдашних хиппи: многие заводили дома белых крыс и часто ездили с ними по городу. Держались они у нас на загривке, прячась в длинных волосах. Существа они были крайне мирные, но любопытные, и когда высовывались в метро посмотреть на публику своими близорукими альбиносскими глазами, сильно пугали окружающих.

У нас с Леной была тоже своя крыска, но однажды, оставив ее на несколько дней на холодильнике с водой и кормом, вернувшись, обнаружили ее пропажу. Родители мои с дачи за это время не возвращались, и вообще они относились терпимо к животному. Кошек в доме тоже не водилось, и ее пропажа осталась для нас тайной…

Свадьба Ромашки и Машки

В конце июня – начале июля 1986 года собрался Ромашка обженить Машку. Очень она к нему холодеть стала и на Артымона заглядываться. Положение надо было упрочить и занятого плацдарма врагу не отдавать! Его соперником в борьбе за меланхоличную и не очень добрую Машку с лицом, напоминающим блин, был прекрасный музыкант Артымон. Он частенько у нас дома тогда зависал и долго-долго мог тихонько играть какую-то невнятную «бакалею» и смотреть в глаза своими темными, как ночь, немигающими глазами, мелодично мурлыкать под свою музыку и улыбаться. Миша учился в Институте культуры или педагогическом, точно не помню, и с утра до ночи, где бы ни оказался, перебирал и перебирал струны гитары или клавиши пианино. Скучно для моего тугого уха, но очень профессионально. Улыбка блаженного гения не сходила с его уст. И так он увлекался этим делом, что от моей квартиры пехом, а потом в метро всю дорогу до самой «Тургеневской» он так и пел, так и струил струнами, и брови его то поднимались, то сгущались, и неслышный в подземном грохоте голос все выводил и выводил слова и мелодии…

Раз мы останавливались у него в Питере. Он минут