— Оставь в покое Соню и детей, — игнорируя его интерес, говорит Демид, — Какие бы счеты у тебя с Лютым ни были, они здесь не при чем.

— Разве это не замечательно, что судьба подкинула такой шанс? — словно не услышав сказанных им слов, продолжает Корнеев, складывая руки лодочкой и пряча в них подбородок, — Ты мой сын, я твой отец. После гибели Эллы я думал, что я остался совсем один, пережил своего ребенка, но оказалось, что она и дочерью моей никогда не была…

— И ты сразу скорбеть перестал? — насмешливо вздергивает бровь Демид. Какие бы этот человек ни сказал слова, как бы ни строил из себя печального и убитого горем, верить ему он не собирался.

Клим морщится.

— Ты мой сын, — снова проигнорировав слова Рокотова, повторяет он, — Мой наследник. Ты можешь сесть на мое место, прибрать к рукам этот город. Все мои деньги, вся власть — все перейдет тебе.

Лицо Демида вытягивается от удивления. Он смотрит на сидящего напротив старика с таким видом, словно он сказал сейчас что-то глупое или смешное. Но собеседник сохраняет такое глубокомысленное и серьезное выражение лица, что, не выдержав, Рокотов прыснул, а после, запрокинув голову, от души расхохотался.

— Что? Власть? Ты серьезно, Клим? — сдавленно спрашивает Демид, подаваясь вперед, и удерживая пальцы у края губы, там, где закровоточила после смеха ранка, — Ты даже открыто против Лютого не выступил, знал, что не совладаешь с ним. Все исподтишка делал, детям угрожал — это потому, что у тебя есть власть? Или наоборот, ты уже давно ничего не имеешь, поэтому только и способен, что использовать для своих целей детей?

— Когда ты встанешь на мое место, то поймешь, что все средства хороши.

Демид усмехается, качая головой:

— Да уж… я раньше надеялся, что ты… ты правда сильно переживал об Элле. Так же, как и я. Поэтому хотел отомстить Косте. Но я никогда бы не додумался шантажировать его жизнью ребенка. Я был полным дураком, что ввязался в это. Так или иначе, наплевать на все, что ты предлагаешь. Мне ничего от тебя не нужно.

— Демид…

— Сейчас, когда ты понял, что Элла не была твоей дочерью, ты не собираешься больше мстить Лютому?

— Собираюсь. Эллу я воспитывал как родную, и мне нет разницы, что сейчас показали бумажки.

— Ну ты и лжец… Тебе давно все равно. С самого начала ты просто конкурента хотел убрать. Не смог простить, что Костя тебя окончательно на задворки выпихнул и сотрудничать не стал. Только поэтому решил мстить.

— Сын…

— Заткнись. Заткни. Свой гребаный. Рот, — подавшись вперед, цедит Демид с плохо скрываемой ненавистью, — Ты никто мне. Я поговорил с теткой пару дней назад. Хочешь знать, что она рассказала мне?

Он следит, сощурившись, за тем, как бледнеет Клим, и продолжает:

— Она рассказала, как мама забеременела. Что ее изнасиловали. Она не знает, кто, сказала лишь, что это был какой-то чертов сынок важной шишки, потому что дело быстро прикрыли, а маме приказали молчать. Запугали, что не только ее прирежут, но и всю семью, а потом выставят это как пьяную поножовщину, и прикопают по-тихому. Ты просто воспользовался властью своего папашки, почувствовал безнаказанность. Тебе стало скучно и ты так развлекся, — глухо говорит Демид, не сводя с Корнеева немигающего взгляда и сам не замечая, как хрустят плотно сжатые кулаки, — Из-за тебя она погибла. Или, может, ты сам ей помог из окна шагнуть? Чтобы она безупречную честь семьи не замарала, не выдержав и рассказав все в милиции? Ты ведь и после решил к ней приходить, не оставил ее в покое.

Клим молчит, вперившись глазами в собственного сына и судорожно сглатывает каждые несколько секунд. Под правым глазом дергает нерв, из-за чего морщинки то и дело собираются в уголке. Рокотов ненавидит в нем все, до каждой мелкой черточки. Настолько, что тошнотворно видеть даже этот нервный тик.

— Какая же ты мразь, Корнеев. Не верю, что такая сволочь, как ты, стала моим отцом, — цедит он.

— Демид…

— Отстань от моей жены, — обрывает он, — Иначе, клянусь, если ты что-нибудь сделаешь ей, Тимуру или Лесе, я сам возьму оружие и пристрелю тебя.

— Ты пойдешь против меня? — вскидывает брови Корнеев, подаваясь назад, будто от пощечины.

По губам Рокотова расползается ухмылка.

— Я никогда и не был на твоей стороне, — он поднимается с места и направляется к двери, бросая на ходу, — Надеюсь, теперь наш разговор окончен, и ты не станешь больше присылать за мной своих шавок.

Прозвучавшие на прощание слова довершаются грохотом захлопнутой двери. Клим запоздало приподнимается с кресла на дрожащих от слабости руках, но тут же падает назад, не удержав вес тела. Ноги слушаются плохо, да и свою трость он по привычке отставил слишком далеко. Корнеев хмурится несколько долгих минут. Кустистые седые брови в этот момент будто живут своей жизнью, то поднимаясь, то сводясь на переносице, то опускаясь вновь. Наконец Клим приходит к решению и расслабленно откидывается на спинку кресла.

— Егор, — зовет он устало.

Верная правая рука возникает рядом буквально за три секунды. Вот, кто его никогда не подводит и служит верно, не заботясь вообще, что правильно, а что нет. Просто исполняет его решения — и все. Вот, кто бы стал идеальным сыном, лучшим наследником для него.

Егор молча смотрит на Клима, ожидая указаний. Его лицо не выражает ничего в момент, когда старик произносит:

— Пора начинать.

— Действуем по старому плану? — уточняет мужчина.

— По лучшему из всех, что я придумал, — самодовольно усмехается Клим.

С этого момента он поведет свой отсчет и сведет счеты со всеми, кто ему когда-либо мешал.

— Все, что было раньше, не сравнится с тем, что я для вас приготовил, детки, — улыбается криво Корнеев, бросая невидящий взгляд на дверь, — Вот теперь поиграем по-взрослому.

В жизни бы никогда не подумала, да и в страшном сне представить не смогла бы, что мне придется уживаться под одной крышей не абы с кем, а с любовницей Кости. Точнее, даже не с любовницей, а с почти законной женой… С момента, когда Алиса гордо продемонстрировала кольцо, я старалась никоим образом не пересекаться ни с ней, ни с Лютым. Хватит. Говорить нам больше не о чем с ним, кроме как о детях, а видеть самодовольную усмешку красотки и ее снисходительный взгляд не было никаких сил.

Ну а с Костей… Когда все разрешится, наши дороги окончательно разойдутся. Пытаться делать вид, что все как обычно и строить из себя саму милость при виде Алисы я даже не собиралась, поэтому в этот вечер и следующий день после обедала и ужинала в одиночестве. Готовила я исключительно для себя и малышни, так что, надеюсь, Лютый с голоду не умер, и будущая жена о нем прекрасно позаботилась.

Поймав себя на том, что я снова раздражаюсь от одной только мысли об их «прекрасной» паре, я в сердцах отшвыриваю от себя прихватку, которой только что вытащила из духовки противень с печеньем. Не переставая недовольно хмуриться, перекладываю их на тарелку. Какого черта я так раздражаюсь? Все ведь давно решено. Я замужем за Демидом и мне не хочется предавать его так же, как когда-то сделала Элла. Это слишком жестоко… Пусть я не люблю его, но хоть каплю уважения он заслужил…