Эндрю Джексон претендовал на президентское кресло не потому, что был умнейшим человеком на свете. Он опирался на собственную отвагу и хитрость. Самый умный человек на свете крайне уязвим. От него ожидают того, чего он не может сделать, потому что сам по себе интеллект недостаточен для руководства страной. В обществе, основанном на экспертных знаниях, кажется очевидным, что тот, кто обладает ими, по природе своей должен встать у руля. Однако все не так просто. Технократы заявляли свои права на приобретенные знания. Им противостояли те, кто выступал за здравый смысл и моральные ценности.

Экономический интерес и культура сталкивались со времен администрации Буша. Данный конфликт был не очень ощутимым, потому что Республиканская и Демократическая партии поддерживали экономическую систему в том виде, в каком она существовала, а именно это в конечном счете и требовалось. Республиканцы, как правило, выступали против доминирующей культуры в вопросах сексуальных нравов и пытались обсуждать институциональную функциональность федерального правительства. Впрочем, последнее было в первую очередь формальностью, а первое предназначалось главным образом для цементирования традиционалистского крыла своей коалиции в партии.

При Бараке Обаме экономика начала сталкиваться с более интенсивным противостоянием – к примеру, с движением Tea Party[35]. Благодаря этому движению все чаще стал задаваться вопрос о праве федерального правительства вторгаться в общество как в идеологическом, так и в сугубо практическом смысле. В то же время демократы стали более категоричными в экономических, идеологических и культурных вопросах. Стороны начали отдаляться друг от друга. Тем не менее республиканский мейнстрим – сектор, откуда появлялись кандидаты в президенты, – оставался без изменений.

Однако внутри экономическая ситуация продолжала накаляться. 2008 год стал переломным моментом: последствия кризиса ипотечного кредитования навредили слабеющему классу больше, чем технократия. Важно отметить следующее: белому рабочему классу казалось, что федеральное правительство стремится защищать интересы всех, кроме них; при этом федеральная властная машина еле работала.

Белый рабочий класс полагал, что и технократия, и федеральное правительство отвернулись и от них, и от их экономических проблем, культурных ценностей и идеологии. В экономическом плане технократы справлялись относительно хорошо. Их моральные принципы получили распространение, и общая идеология, которую они проповедовали, доминировала. С точки зрения слабеющего класса его интересы были безразличны, если не враждебны, в той или иной степени обеим политическим партиям.

Несмотря на то что белый рабочий класс был дезорганизован и бедствовал в экономическом и социальном плане, он был все еще огромен и придерживался общих принципов. Он мог форсировать проблему, особенно в Республиканской партии – на фоне слабости властной структуры, выявленной движением Tea Party. При лучшей организации он мог бы стать мощной силой внутри партии. Должен был кто-то появиться, чтобы организовать этих людей, но этот кто-то должен был быть вне партии, не запутавшимся в паутине отношений, ратующих за базовую экономическую и социальную модель.

Неважно, каким был лидер, главное – какое настроение царило вокруг. Ему достаточно было ухватить это настроение, признать его существование и необходимость что-то с ним сделать. Никакой другой республиканец подобного осуществить не мог, никто не в силах был отказаться от базовых принципов, таких как свободная торговля и доброжелательное отношение к иммигрантам. Однако в Республиканской партии не осознавали, что то, что ранее считалось внутрипартийным второстепенным направлением, теперь стало основной линией. Не понимая этого, партия не могла достучаться до представителей рабочего класса.

Д. Трамп пообещал вновь сделать Америку великой[36]. Остальные республиканцы или технократы не видели в этой фразе смысла, поскольку считали, что Америка не только уже является великой державой, но и с каждым мгновением становится все более великой. А в глазах представителей слабеющего рабочего класса Америка фактически находилась в упадке, поскольку их собственное положение становилось все более зыбким. Трамп оскорблял, обещал, метал громы и молнии; он делал все, что ни один хороший политик себе не позволил бы. Но в этом и заключалось его преимущество. Он не вел себя как политик в привычном понимании слова. Остальные республиканцы даже не догадывались, какое презрение вызывает у рабочих привычная фигура политика.

Для технократов и Трамп, и уклад жизни белого рабочего класса были загадкой. Трампа не понимали так же, как демократы не могли понять причины победы Рональда Рейгана, а республиканцы – Франклина Рузвельта. Его самого, его особенности и его скандальные высказывания пристально изучали. Но суть была не в этом, равно как и не во взломе сервера Демократической партии. Клинтон вела себя так, как будто она уже выиграла выборы, – ведь само собой подразумевалось, что выходки Трампа неприемлемы, а его сторонники – вообще маргиналы, «язва», подлежащая лечению.

Они не были ни маргиналами, ни подконтрольными кому-либо. По сути, выборы-2016 стали попыткой развязать узел, в результате которой тот затянулся еще туже. Трамп запутался в институциональном смысле – из-за своей неправительственной оппозиции, особенно к СМИ. Он не мог переубедить своих оппонентов, а те не могли переубедить его сторонников.

Поэтому Трамп не воплощает собой переход к новой эпохе. Он всего лишь знак приближающегося перехода, намек, который кажется очевидным его сторонникам и пугающим – противникам. Трамп – это первый признак противостояния классов. Однако поскольку набирающий силу класс пока не достиг собственных пределов, слабеющий еще имеет кое-какую власть. А это значит, что 2020-е годы будут даже более сложными, чем позволяет ожидать нынешняя расстановка сил.

Первые политические признаки надвигающейся бури уже видны, недовольство растет, обе стороны готовы к активным действиям. Предисловие к повествованию уже написано, но, как ни странно, по мере того как лежащие в его основе институциональные, социальные, экономические и геополитические проблемы выходят на передний план, политическая сфера перестает вызывать раздражение и нация начинает рассматривать вероятность того, что американский проект провалился. В 1970-х была похожая ситуация, в результате Джимми Картер произнес свою знаменитую «речь о недомогании», как ее окрестили в прессе, в которой говорил о «кризисе веры» американцев в самих себя. Точно так же в 1930-х социальные и экономические напряженности сломили дух граждан, и Рузвельт заметил, что «единственное, чего нам следует бояться, – это самого страха». Сегодня эта тема широко обсуждается, но даже если мы подождем следующих выборов, следует понимать, что мы стоим только на пороге кризиса и пока не переживаем его.