Може жестом поманил к себе человека с пращой. Тот бы­стро зарядил свое оружие свинцовой пулей. Два оборота пращи, и Може нырнул в дверь ближайшего дома, когда пу­ля просвистела над головой.

Как только он ворвался в дом, немедленно поднялся пере­полох: внутри оказалось целых три семьи с детьми и живот­ными. Его схватили двое, небольшая собака принялась ку­сать за ноги. Он отшвырнул всех, но на него набросились другие — люди с улицы и все, кто был в доме. Он отбивался ногами, сопротивлялся, однако силы в этом крошечном зам­кнутом пространстве были неравны. Ноги начали подгибать­ся. Его держали уже пятеро мужчин, однако он не позволял опрокинуть себя на пол. Собака никак не унималась.

— Стойте!

Слово было греческое, но Може узнал голос — тот маль­чик, Змееглаз.

Правда, никто не обратил на него никакого внимания.

— Остановитесь именем императора, правителя мира!

Змееглаз поднял руку, показывая какую-то медаль.

Греки заорали на юнца. Хотя Може не понимал смысла слов, он догадался, что они не желают отпускать такого буй­ного воина, опасаясь, что он может с ними расправиться.

— Если я уговорю их тебя отпустить, ты обещаешь не при­чинять им зла? — спросил Змееглаз.

— Клянусь, — сказал Може.

Змееглаз снова заговорил по-гречески. Три человека вы­пустили Може, один оттащил собаку. Однако двое из ва­таги, которая утащила Аземара, продолжали его держать: дикого вида греки, один высокий и мускулистый, другой крепкий и приземистый.

Може не нарушил клятву, однако он обещал не причинять зла только тем, кто его отпустит. Он ударил высокого грека сбоку в колено, сломав кость как вязанку хвороста. Против­ник с криком упал, а Може двинул плечом в бок коротышку, тот завалился спиной на стул и с грохотом растянулся на по­лу. Он быстро вскочил, выхватив нож, однако Може успел подобрать стул и ринулся на противника, ткнув ножкой ему в глаз, отчего тот снова упал на пол. Идя к двери, Може на­ступил ему на горло.

Медаль Змееглаза и воинственность Може вогнали всех, кто был в доме, в ступор, воин вышел на улицу, и Змееглаз тут же последовал за ним.

— Остальные где-то близко, — сказал Може. — Есть ли ме­сто, где можно спрятаться от них?

— Да, — сказал Змееглаз, — ты можешь пойти вместе со мной во дворец.

— Нет, подозреваю, сейчас там для меня слишком опасно.

— Тогда пойдем в наш лагерь за стеной. Ты же наш собрат-северянин и могучий воин. Тебе будут там рады.

— Отлично, — сказал Може.

На данный момент это казалось самым разумным реше­нием. В городе его уже заприметили. Теперь он не сможет напасть на Луиса в университете или во дворце. Значит, придется действовать хитростью, и мальчик, спасший его сегодня, очень даже пригодится.

— Веди меня в лагерь, — сказал Може, — я благодарю те­бя за то, что ты спас меня от этих негодяев.

Змееглаз улыбнулся.

— Мы можем еще не раз помочь друг другу, — сказал он. — Иди за мной. Здесь греки не посмеют тебя тронуть.

Може обернулся на дом, откуда перепуганные обитатели наблюдали за его уходом. Он запомнил их лица, хотя и они, без сомнения, запомнили его. Может, вернуться и убить тех, кто на него набросился? Нет времени. Все равно его видели их товарищи.

Уже наступила ночь, и в некоторых дверях и окнах пере­улка светились огни. Тучи были похожи на саван, наброшен­ный на звезды и луну. Шагах в двадцати от ламп и свечей еще было хоть что-то видно, но за пределами светлых пятен сто­яла кромешная тьма. На улицах время от времени попада­лись прохожие. Проезжали солдаты с факелами. В некото­рых окнах сидели проститутки — подальше или поближе к источнику света, в зависимости от того, хотели они под­черкнуть свою красоту или же скрыть возраст.

Може шел за Змееглазом к городской стене, радуясь насту­плению темноты.

— Ты обеспокоен чем-то, друг, — спросил Змееглаз, когда они уже приближались к воротам.

— Это не твое дело, — сказал Може. — Думаю, в лагере мне стоит назваться другим именем. Тогда меня скорее примут за своего, и если Аземар выдаст меня, то найти меня будет труднее.

— Так как же тебя звать?

— Рагнар, — ответил Може. Это и было его настоящее имя, самое обычное.

— Я очень хочу тебе помочь, — сказал Змееглаз. — Для ме­ня это такая честь. Позволь мне быть твоим другом. Я смогу найти твоего врага, я даже смогу убить его вместо тебя.

— Нет, — сказал Може, — это я должен сделать сам. Я хо­чу знать, что это тот самый человек, для меня вопрос чести убить его собственноручно. Я поклялся своему господину убить его, и я никому не позволю сделать это вместо меня.

— Но ты ведь все еще хочешь, чтобы я нашел его?

— Да. Университет по-прежнему самое подходящее место для начала поисков. Он когда-то был монахом, однако теперь монастыри для него закрыты.

— Как его зовут?

— Луис, схоластик Луис. Он здесь с женщиной, с благород­ной дамой. Возможно, они прибыли под чужими именами, хотя в этом я сомневаюсь. Для женщины из благородной се­мьи было бы позором скрывать свое происхождение.

— Давай я все разузнаю, — предложил Змееглаз.

— Я согласен. Но с чего бы тебе мне помогать?

— Я хочу, чтобы ты тоже оказал мне услугу, — признался Змееглаз.

Луис решил, что применит двойной подход, и первой состав­ляющей будет страх.

Он начал с допроса чиновников из почтовой службы, с подчиненных Исайи. Он рисковал вызвать неудовольствие главы тайного сыска — что весьма чревато, — однако не же­лал больше терпеть от других. В Константинополе, понял он, либо ты толкаешь, либо толкают тебя.

Работа изматывала его. Он допросил множество людей, начиная с обычных курьеров и заканчивая закаленными ма­стерами шпионажа, которые в основном улыбались и, не стесняясь, пили его вино, пока он говорил. Допросы шли через пень-колоду, их полагалось вести, строго следуя двор­цовому протоколу. Луис, по совету своего слуги-евнуха, за­казал опахало своей официи и выучил пятиминутное офи­циальное приветствие. Его посетителям тоже полагалось приносить опахала, соответствующие их рангу и положению, и в комнате стояло четыре кресла: для него, для посетителя ниже рангом и для посетителя выше рангом. Самое роскош­ное кресло, стоявшее рядом с ним, не занимал никто. Оно предназначалось для императора и без слов говорило посе­тителям, что следствие ведется в интересах правителя.

Поначалу никто ни в чем не признавался, и Луис утешал себя тем, что весь этот процесс затеян исключительно для то­го, чтобы, так сказать, обозначить свою территорию, пока­зать двору, что он человек, с которым следует считаться. За­тем, после месяца утомительных встреч, он вызвал к себе одного из дворцовых остиариев, церемониальных приврат­ников, которым вручался список допущенных во дворец лиц, им же полагалось следить за верным соблюдением церемо­нии приветствия и представления.