Голод сделался невыносимым, и у Аземара начались галлю­цинации. Он был в яме с волками, они сидели и смотрели на него немигающими глазами, желтыми, голубыми, иногда пугающе красными. Один волк, кажется, интересовался им боль­ше остальных. Сначала Аземар принял его за языческого идо­ла — нечто подобное темные крестьяне ставят на полях по осени, чтобы отпугивать злых духов: творение из палок и со­ломы с репами вместо глаз и с зубами из сосновых шишек. Эта морда смотрела на него очень долго, потом начала превра­щаться в маску, в которых бродячие артисты разыгрывают свои представления: куски меха, соединенные прутьями.

— Чего тебе от меня надо?

Маска ничего не ответила, лишь продолжала наблюдать за ним, выступая из жидкой темноты, как утопленник выпира­ет из черной воды.

— Чего тебе надо?

Невыносимый голод пожирал сознание Аземара. Он дол­жен поесть. Он должен поесть!

— Ты волк.

От этих слов он вздрогнул. Тьма была непроницаема. Сло­ва были сказаны на языке скандинавов. Это уже не галлюци­нация, рядом с ним кто-то живой и настоящий.

— Я человек.

— Ты был человеком. Волк глядит твоими глазами, я уже видел раньше этот взгляд, и надеялся никогда больше его не увидеть.

— Во мне нет волка.

— Тогда зачем ты держишь мертвое тело?

Аземар пошарил в темноте руками. Человек, на котором он лежал, стал совсем холодным.

Аземар зарыдал.

— Я не выживу здесь.

— Ты выживешь, Фенрисульфр[18]. Ты переживешь богов.

— Я слышу угрозу в твоем голосе. Ты пришел убить меня?

— Нет. Судьба, тебе предназначенная, мне не позволит. Я не могу найти воду, не могу найти способ убить тебя.

— Какую воду? Какая мне предначертана судьба?

— Стать моим убийцей.

— Кто ты такой?

— Я — это ты.

Что-то блеснуло, как будто лунный свет заиграл на воде. Аземар заморгал, потер глаза, заставляя себя смотреть. Что это так светится? Человек! Рядом стоял высокий мужчина, высокий мужчина с бледной кожей и копной ярко-рыжих во­лос. Никакого источника света, кроме его тела, не было. Пе­ред Аземаром, явно не подозревая о видении у себя за спи­ной, сидел на корточках кто-то еще.

Аземар всмотрелся в человека на корточках. На него смо­трело его собственное лицо, только видавшее виды и гораз­до худее, чем был он, когда попал в эту темницу.

— Уходи как можно дальше от этого места, — произнес его двойник, — и никогда не возвращайся сюда, как бы сильно тебя ни тянуло.

— Убей меня прямо здесь, — попросил Аземар. — Убей меня!

— Я не могу.

— Почему?

Двойник набросился на Аземара, положил руку ему на грудь, чтобы понять в темноте, где его тело, нашарил его шею. Очень сильные пальцы сжали горло Аземара, однако он не боялся смерти. В этом месте, лежа в собственных испражне­ниях, искусанный крысами и блохами, с ободранной о жест­кий пол кожей, на грани безумия, он был бы рад смерти. Од­нако она не пришла.

Незнакомец с бледным телом, светящимся в темноте, успо­каивающе взмахнул рукой, и пальцы отпустили горло Азе­мара. Его противник упал назад и сел. Он озирался по сто­ронам безнадежно, словно слепой. Аземар понимал, что его двойник ничего не видит, несмотря на светящуюся фигуру у него за спиной. А потом он исчез, поглощенный темнотой.

Светящийся человек приблизился к Аземару и заключил его в объятия.

— Кто ты такой? Ангел?

— Нет. Я из тех, кто был раньше.

— Значит, дьявол?

— Дьяволов выдумали люди. Ведь кто такой дьявол, если не ангел, которого люди не одобряют?

— Которого не одобряет Бог. Создатель всего сущего сбро­сил плохих ангелов с небес, они упали в ад и сделались дья­волами.

Странный человек засмеялся.

— Тогда я дьявол. Но кто тогда ты? Отец всего сущего со­дрогается, слыша твое имя.

— Это богохульство.

— Это правда, Фенрисульфр.

Аземар знал этот миф. У Локи был сын волк, он вырос та­ким большим и сильным, что боги обманом схватили и свя­зали его, и он ждет последнего дня, когда разорвет свои пу­ты и пожрет богов. Подобные истории рассказывал Аземару отец — хотя он вполне искренне верил в Христа, легенды его предков были по-прежнему дороги ему. Аземар был близок с отцом. Они обязательно встретятся на небесах.

— Я уже скоро буду рядом с отцом, — проговорил он вслух, — с отцом небесным и со своим земным отцом.

— Я здесь.

— Ты не мой отец.

— Я твой отец и твоя мать.

И вдруг он все понял: слова зашелестели в голове, видения замелькали в сознании. Он был приемышем. Все его братья были рослые и светловолосые, а он — маленький и темный. Они шутили, что мать во время беременности ела слишком много франкской еды, вот он и родился похожим на франка. Только его мать никогда не была им беременна. Видение предстало перед ним: женщина с обожженным лицом при­жимает к груди младенца. Его брат — мальчик, которого он называл братом, — лежит в доме совсем больной, готовый скорее отправиться на тот свет, чем в путешествие к новой жизни, в Нейстрию. Женщина с обожженным лицом у две­ри. Она обещает вылечить мальчика, однако за это придет­ся заплатить: они должны взять в семью ее ребенка и воспи­тать как своего. Его мать, любившая младшего сына больше всех остальных вместе взятых, сейчас же согласилась. Ее сын поправился, и, поскольку Аземар принес им такую удачу, прибыв в Нейстрию, они постарались пристроить его в мо­настырь.

— Кем я должен был стать? — спросил Аземар.

— Сынок, тебе предстоят великие дела. Ты должен испить из источника.

— Какого источника?

— Из источника, за глоток из которого мертвый бог отдал свой глаз. Видение за видение, зрение за зрение ради глотка мудрости из источника в центре земли.

— И что скажут мне его воды?

— Этого я не знаю. Знаю только, что ты должен пойти ту­да, и тогда у нас будет хотя бы шанс избавиться от старого ненавистника.

— Кого?

— Старого Гримнира, повешенного бога, безумного коро­ля Глапсвида, повелителя мертвецов, Одина.

— Я... — Аземару казалось, будто голова его прижата кам­нем, внутри него разрасталась какая-то тяжесть. Имена Оди­на приводили его в бешенство, он ненавидел его сильнее, чем слуга Христа может ненавидеть языческого бога. И он не по­нимал почему. Он рычал и плевался, вскрикивал. И умира­ющие узники Нумеры вокруг него как будто вторили ему, за­вывая, сыпля проклятиями и умоляя об освобождении.