– А еще я умею вышивать золотом и шить одеяния для церкви!

– Какое большое достоинство для добродетельной супруги! – улыбнулся Аларих.

– Всегда ты надо мной смеешься… А что еще интересного есть в Иераполисе?

– Есть храм святого апостола Фомы, покровителя нашего города.

– Как и Эдессы! – радостно хлопнула в ладоши Евфимия.

– Да, Зяблик. Это хороший знак, правда?

– Конечно!

– Но есть у нас и древние храмы Аполлона и Плутона, и огромный древний театр, переделанный в ипподром: места для зрителей вырублены прямо в каменном холме и на них может уместиться весь город. А у входа на главную улицу города ты увидишь огромные и роскошные ворота Домициана с тремя пролетами[80].

Он много рассказывал Евфимии о городе, но не хотел говорить о доме, сказал только, что это большое поместье за городом, недалеко от источников. Евфимия сама догадалась, что поместье не бедное, когда на ее вопрос, далеко ли от их дома церковь, Аларих ответил:

– У нас есть собственная часовня, для семьи, слуг и рабов, и находится она в нашем саду.

– А священник?

– Священника, отца Алексия, назначил к нам епископ, но живет он с нами в доме. Это очень удобно для всех.

– Я думаю, ты очень богат, Аларих! – сказала Евфимия.

– Тебя это смущает?

– Нет. Хуже было бы, если бы ты был беден: ведь я все равно полюбила бы тебя… А почему же ты служишь в армии, если ты так богат?

– Потому что я люблю войну и опасность! – угрожающе зарычал Аларих. – А еще больше я люблю брать в плен прекрасных девушек и жениться на них! – и он опрокинул жену на покрывало и накинулся на нее с поцелуями.

* * *

Однажды Аларих оседлал коня и мула Евфимии, и они поехали в крепость. Вход в нее был на самом берегу, но дальше им пришлось довольно долго подниматься вьющейся по холму мощенной известняком дорогой. Аларих оставил коня, мула и Евфимию возле храма святого Георгия Победоносца, стоявшего на самой вершине холма[81], а сам пошел в казармы легионеров – поискать старых знакомых и узнать имперские и военные новости. Знакомых не нашлось, а новостей особых и не было, так что он успел вернуться на службу до конца литургии. Евфимия, увидев его, радостно встрепенулась: она любила быть в храме вместе с мужем, потому что постоянно молилась и о нем, и об укреплении их брака, и о рождении здорового чада.

* * *

Иногда, лежа под пышной розовой сенью цветущего тамариска, Евфимия думала о прекрасной египетской царице Клеопатре, язычнице, что, конечно, плохо, но чем-то интересной, даже близкой. Ведь эта государыня, возможно, проплывала на своем роскошном корабле мимо их бухточки, а в Жемчужной бухте возле Коракесиона наверняка лежала часами на песке, рядом со спящим, утомившимся от любви Антонием – ну точно как они с Аларихом! – и тоже рассеянно грезила, глядя прищуренными от солнца глазами на плывущие куда-то облака… Наверное, все влюбленные пары похожи одна на другую!

* * *

Дни бежали безмятежно и незаметно, похожие один на другой, как жемчужины в ожерелье, но однажды утром Аларих сказал:

– Я думаю, милая, нам пора двигаться в Иераполис, мы уже и так довольно задержались в пути…

– Как жаль, – вздохнула Евфимия. – Мне, конечно, не терпится поскорей увидеть твой дом, познакомиться с твоими родными. Но и отсюда уходить не хочется: нам ведь так хорошо было здесь… И с морем расставаться мне так жаль!

– Мы можем отсюда доплыть на корабле до Атталии.

– О нет! Давай лучше поедем верхом. Благодаря тебе я полюбила плавать в море… Но не на корабле и не в качку!

Аларих засмеялся:

– Хорошо, мы поедем верхом: вдоль моря идет прекрасная торговая дорога и по пути достаточно постоялых дворов – мы в любой момент сможем остановиться.

– И все же мне жаль покидать Коракесион и нашу маленькую бухточку, и даже Жемчужную бухту Клеопатры и вашу грозную крепость с той чудесной церковью святого Георгия наверху! Правда же, нам было здесь хорошо?

– Нам было чудесно, Зяблик! Но ты не огорчайся: если ты всегда будешь меня слушаться, если мы и впредь будем любить друг друга так же горячо, как сейчас, то и впереди нас ожидает еще немало прекрасных дней. А потому давай-ка собираться в дорогу.

– Ты только не забудь про фисташки и оливки для нашего сына!

– Почему ты так уверена, что у нас родится сын?

– Няня мне сказала.

– А, твоя няня… Да, она была довольно прозорлива.

– Почему «была»?

– Да потому что теперь-то ее с нами нет, к моему большому счастью!

Евфимия засмеялась. Она сама себе удивлялась: с самого раннего детства она дня не помнила себя без няни, а вот теперь и не вспоминает о ней…

* * *

Они выехали рано утром и направились по торговому пути, идущему вдоль моря. Ехать было нетрудно, они часто делали остановки, как только Евфимия видела что-то интересное или просто новое. На ночь останавливались на постоялых дворах, а днем либо на берегу какого-нибудь ручья, которых тут достаточно сбегало к морю с северной горной гряды, либо на самом берегу.

Через четыре дня такого неспешного путешествия, поутру на пятый они добрались до Атталии, вернее, до ее порта на реке Кестрос[82], и здесь простились с морем уже насовсем. Можно было подняться в горы и по воде, река была судоходная, но Евфимия так жалобно вздыхала, глядя на жмущиеся к причалам суда, что Аларих пожалел ее и решил двигаться вдоль реки верхом. Теперь путь их лежал на северо-запад, в горы – там была Фригия, родина Алариха.

* * *

В первый день они проехали немного, потому что на пути их лежал Перге, город, в котором начал некогда свою проповедь апостол Павел, и, конечно, Евфимии захотелось в нем остановиться и посетить посвященную апостолу церковь. У Алариха же была своя мечта – сходить в знаменитые бани Перге. Под вечер они увидели окрашенные в розовый цвет последними лучами заходящего солнца высокие стены города и его знаменитые южные Римские ворота. По краям ворот стояли башни округлой формы. За воротами находился небольшой U-образный двор с нишами в стенах, в них стояли статуи языческих богов, императоров и основателей города. Двор переходил в одну из главных улиц, мощеную, украшенную портиками, очень широкую, но с довольно глубокой сточной канавой посередине, что несколько портило общее впечатление… и воздух.