даме. Они с Бьорном разошлись, и я даже не знаю, каково это – выступать с бывшим на одной сцене, изображая полное довольство жизнью.

Ничего личного, только бизнес. Шоу должно продолжаться…

– Привет, Агнета, – улыбнулся я.

Блондинка, растиражированная в миллионах фото по всему миру, притиснула меня чисто по-приятельски, и это было как сигнал – Алла тоже здесь. Агнета, быстренько разобравшись в наших отношениях, любила подшучивать над Комовой. Наверное, ей нравился злой проблеск ревности в девичьих глазах. Я даже удостоился пары поцелуев, хоть и в щечку – любой папарацци душу бы продал за фото «совращения малолетнего». А мне было приятно – от Агнеты исходил слабенький аромат духов и легчайшее тепло женского тела. Оно ощущалось не обонянием даже, а каким-то шестым чувством. И ведь милой фрекен еще тридцати нет, а двое детей не слишком испортили фигуру…

– Привет, – буркнула Алла, проходя мимо.

Я легонько придержал ее за талию.

– Аллочка, не ревнуй, – сказал негромко, – мы просто дружим.

– Ага, – желчно усмехнулась Комова. – Вопрос: «Может ли мальчик дружить с девочкой?» Ответ: «Может. В светлое время суток!»

– Близость красивой девушки всегда волнует, – проговорил я серьезно. – Ведь такой восхитительной вещи, как влечение, никто не отменял. Но, если хочешь знать, к тебе меня тянет куда сильнее, чем к Агнете.

Алла порозовела.

– А к Томе куда сильнее, чем ко мне? – вытолкнула она на остатке непримиримости, однако и жалобная нотка прозвучала в ее голосе.

– Не подобает юной деве предаваться мыслям распутным и суетным, – зажурчал я назидательно.

– А ну тебя! – Комова надулась, и зашагала по вагону-салону к синтезатору, пошатываясь и хватаясь за спинки кресел.

Я уловил понимающую улыбку Агнеты. Со вздохом возвел очи к матовому потолку, уныло качая головой – мол, одно мучение с этими красотками.

Бубня по-шведски, из тамбура шагнули Бьорн и Бенни, впорхнула Тома, мимолетно погладив меня по плечу, и явилась Анни-Фрид, «темненькая» вокалистка. Отчего-то она мне не благоволила. Сперва я гадал, отыскивая причины, но потом махнул рукой. Да какая разница, спрашивается? Кто они мне? Да никто! Даже Агнета. Отгремит последний концерт в Ленинграде, и вся четверка вернется в Стокгольм. А я останусь. И долго ли продлится дружба между мальчиком и девочкой? Ответ отрицательный.

Я уселся в сторонке, теребя струны роскошной «Франкенстрат», и поглядывал на звезд первой и второй величины. Агнета и Анни-Фрид как раз собрались у маленького рояля «миньон» – распеваться. Округлые нижние тона «темненькой» и высокий дерзкий вокал «светленькой» переплетались мягко и чисто. Прав был Бенни Андерссон, когда шутил на днях: «Мы с Бьорном не «АББА» без наших дам, а так, инициалы Брижжит Бардо!»

Блистала четверка, затмевая скромное сиянье «подтанцовки». В углу небрежно жонглировали палочками «ударники» – Ола,15 Роджер и Пелле. Перемежались басы и соло гитар. Вечно смущенный Мишка Тенин сидел рядом с тезкой Майком, а в сторонке наигрывали соло-гитаристы, Янне и Лассе. На полусогнутых прибежал Рутгер, еще один басист. А этот, что на кресле развалился… черт, все время забываю, как его окрестили… А, Маландо! Этот отвечал за колокольчики, тамбурины и прочую перкуссию, а… Ага. А Комова любезничает с клавишником Андерсом. Ишь, как щечки зарделись…

Зря стараешься, Аллочка, улыбнулся я, на меня это не действует. И загляделся в окно. Леса и перелески, долины и взгорья… Глухомань.

Тома рассказывала – сперва шведы не отлипали от окон, с жадностью разглядывая величественную и пугающую Сибирь, но понемногу привыкли, изумляясь лишь неохватности просторов. Уж сколько дней в пути, а дремучая тайга, высокие горы и широкие реки никак не кончатся…

В салон заглянул Стиккан, учтиво поклонился мне, масляно улыбнулся Томе, пошептался с костюмерами, с гримерами, и удалился со всей своей ратью.

– Первый прогон! – крикнул Бенни на инглише. – Тишина!

Безмолвие упало, как снег с крыши, и Андерссон широким движением стронул клавиши в резкую рояльную трель. В жестком ритме заколотилась музыка, и пролился стонущий, истомленный вокал:

Half past twelve.

And I`m watching the late show in my flat all alone.

How I hate to spend the evening on my own.

Autumn winds…

Я даже глаза прикрыл, погружаясь в тоскующую, зовущую музыку.

На часах полночь… Девушка мучается от одиночества, она ненавидит свою пустую квартиру, и только осенние ветра, бьющиеся в окна, слышат ее молитву…

Gimme, gimme, gimme a man after midnight,

Take me through the darkness to the break of the day!16

* * *

На «спецпоезде» я доехал до Хабаровска, успел там отбыть один концерт, и улетел в Саратов, где шестнадцатого апреля начиналась Всесоюзная математическая олимпиада. Я почему-то думал, что сначала грядет Всероссийская в Москве, ан нет, для России правила иные – кто победил «на зоне», сразу едут «на Союз».

Саратов мне не слишком понравился, хотя времена Фамусова миновали – не такая уж здесь глушь. На тутошнем заводе микросхемы всех типов пекут.

А вот сами олимпиадники… Не мне ровня, особенно ленинградцы. Редко встретишь столько математических умов на один квадратный метр!

Сначала нам устроили торжество в Саратовском дворце пионеров, мы даже в субботнике поучаствовали, а восемнадцатого и двадцатого прошли сами туры. Давали нам по четыре задачи – и пять часов времени на решение.

В первом туре я кое-как справился, а вот второй не осилил. В итоге – диплом III степени. Меня утешало, что Гриша Перельман, ныне восьмиклассник, тоже не вышел в победители. Но у него хоть вторая степень.

Правда, Рукшин, наш тренер, успокоил – для поступления в ФМШИ моих регалий более, чем достаточно! Ну, и ладно…

«Спецпоезд» я догнал в Красноярске. Здесь «АББА» тоже давала два концерта, как в Иркутске. Как раз успел ко второму – шустрил за кулисами, отпаивая Агнету с Томой холодной минералкой. И в путь, как будто и не было перерыва…

…Закатив дверь, я плюхнулся на мягкий диван. Красота! Тихо.

Миха Тенин делил купе с Пером Линдваллом, а я почивал один, чему был рад несказанно. Это зрителю хорошо – купил билет на концерт, послушал и ушел, полный впечатлений. А тут с утра до ночи варишься в этом шоу, в околомузыкальной суете. Устаешь, да и скучно.

Зато Алке с Томой приволье! Очарованные, они угодили в среду, где каждый – и музыкант, и певец, и композитор. По сути, я был занят лишь пару дней, когда сочинял немудреную текстовку к Алкиной композиции «I hope and await». Сразу наложить стихи на музыку не удавалось, мы с Бенни долго обтачивали и шлифовали слова, пока они