– Попробую. Чего ты хочешь?

– Мы можем теперь не влипать ни в какие истории? Хочу добраться до Усть-Горы живым и в здравом уме.

– Договорились. Обещаю.

***

Куба достал ведро и демонстративно потряс им перед лицом преступника. Тот даже не открыл глаза, что сильно разозлило коменданта. Жандарм пытал отступника много дней, добиваясь от заключенного идеального послушания. Идеальное обращение по званию, идеальный тон при общении с солдатом, идеальная мимика. Однако успех был только в первый день, потом предатель имперских идеалов стал слишком слаб и не справлялся со своими обязанностями.

– Как ты смеешь не открывать глаза, когда я с тобой разговариваю?! Тебе отрезать второй большой палец? – крикнул Куба, пиная преступника по голени. Жандарм простил бы, если бы еретик открыл один глаз. Если на половине лица красуется огромное клеймо, то сложно задействовать некоторые мышцы. Но вторая-то половина была почти не тронута.

– Не… не надо, пожа… пожалуйста, – прохрипел отступник. Он поднял голову и открыл единственный глаз. Половину зрачка уже залило кровью, а из самого глаза текла небольшая красная струйка. Куба улыбнулся. В комендантских кругах подобное называли слезами раскаянья. Настоящего. Скоро еретик расскажет все. А он точно что-то скрывает. По крайней мере, так сказал лучший сыщик из известных Кубе – Рехор.

– Знаешь, что это? Это просто ведро. Пока оно пустое, но вот я ставлю его под специальную трубу и открываю кран. Видишь, потекло? Это обычная вода. – Комендант демонстративно ополоснул руки. Он посмотрел на пленника. Тот выглядел очень плохо. Он точно не думал о таком будущем, когда поедал людей, превратившись в отвратительное чудовище.

– Пить, – вновь подал голос еретик, глядя на свое раздробленное колено. Комендант почувствовал закипающую внутри ярость. Как это существо, подделка под человека, смеет говорить с солдатом, опустив свою дрянную башку? Куба готов был ударить еретика по лицу еще раз, если бы не знал, что боль уже не подействует.

– Не-не. Свой стакан ты уже получил. Я предлагал тебе разделить его на несколько частей, но ты не согласился. Зачем слушать глупого коменданта, у него же совсем нет опыта в этих делах, да? Чтобы ты знал, я таких, как ты, уже десятки раз допрашивал. И каждый раз одно и то же. И ведь тебе действительно стало бы легче, если бы ты попил и утром, и вечером. А ты захотел все и сразу! – прокричал Куба прямо в уху пленнику, точнее, в половину уха, оставшуюся после прошлого невежливого ответа преступника. – Смотри, почти все. Давай теперь я задам тебе тот самый вопрос еще раз. Кто этот человек? – Куба протянул крамольному портрет Яромира, нарисованный карандашом со слов Рехора. Получилось очень похоже.

– Он пришел. Пожил с нами некоторое время. Предложил… подорвать дорогу. Чеслав… пошел. Э-э. И умер. А потом его забрала стража. После я его не видел.

– Я не верю. Где тело Чеслава?

– Не знаю. Похоронили… наверное.

– Врешь! – крикнул Куба и ударил отступника ногой в грудь так сильно, что тот вместе со стулом упал. Комендант бросил тряпку на его лицо.

– Я не знаю. Правда!

– Крамольные никогда не умирают с первого раза. Он должен был восстать и помочь начать теракт. – Комендант закрыл кран и поднял ведро. – А теперь мне нужна информация. Этого человека видели в городе во время атаки. Ты сказал, что его взяла стража, так как он сбежал от нее?

– Я не… – Преступника перебил поток воды, вливающейся ему в нос. Пытка водой была любимой у Кубы, однако применять ее считалось постыдным и мерзким. По никому не ясной причине коменданты решили, что использовать воду можно только в самых крайних случаях.

– Ну что, нормально? Ох, ну и вид у тебя. А теперь я пошел, покушаю, попью. Ты подумай пока, что с твоей жизнью делать надо. Обратная дорога еще есть. – Куба вышел из камеры и направился в библиотеку. Он чувствовал, что не вернется к пленнику. Слишком крепкими орешками оказались крамольные. Их преданность хозяевам заслуживала уважения. Если бы только они добивались своих целей другим путем, эти сельчане могли бы стать опорой города.

Куба зашел в библиотеку и ахнул от удивления. Кабинет, который на время забрал у Кубы Рехор, выглядел жутковато. На полу лежали кучи коробок с бумагами из общего архива, в которых рылся изрядно похудевший за две недели комендант. Он посмотрел на своего собрата глазами, в которых читались усталость и страх.

– Привет, старший братец от другой матери, – Куба улыбнулся и присел на корточки, чтобы быть со своим товарищем на одном уровне.

– И от другого отца, – голос коменданта был очень тихим, а зубы стучали при каждом слоге.

– Это не доказано. Давай рассказывай, что у тебя нового… и старого… Можешь рассказать, зачем тебе доступ к архивам, если не сложно.

– Да. Я уже закончил… вроде. Тут столько работы.

– Может, тебе отдохнуть? Неделя уже прошла с тех пор, когда ты выходил на улицу в последний раз.

– Нет. Тут такое… Это нельзя оставлять на потом. Ты должен узнать сейчас.

– Ты про что?

– Про зло. Чистое, мстящее всем нам зло.

– Ого. Как поэтично.

– Помолчи. Смотри сюда. Видишь этот портрет? Похож на того парня, которого я арестовал за два дня до нашествия крамольных.

– Я его не видел толком, но да… вроде. Ты описывал его похоже.

– Именно так, только вот этот портрет был сделан двадцать лет назад, когда его арестовали в маленьком городке на юге. Выглядит как-то немолодо, но об этом потом. Тяжелое время было. Неурожайный год выдался, а у богачей имелись запасы. Все кончилось тем, что случались даже голодные бунты. Посмотри, как их много было. Это же ужас. Его арестовали, когда он забрался в дом и попытался украсть кучу продуктов. Ему должны были отрубить руку, но судебный процесс затянулся. Его оставили на ночь в темнице, а с утра он уже не дышал. Положили в гроб и забыли. Портрет нарисовали, когда пытались найти родственников этого…

– Как-то не зловеще пока.

– Не сбивай! Затем произошло кое-что ужасное. Кое-кто умер при загадочных обстоятельствах. Снова его увидели пятнадцать лет назад. Точнее, кое-кого похожего. Я не уверен, что это он. Но! Но-но-но-но-но. Потом опять произошло нечто ужасное. А теперь посмотри на этот портрет.

– Тут почти ничего не видно.

– Сравни, сравни, сравни! – Рехор протянул Кубе два портрета. Его руки дрожали, а голова начала слегка дергаться.

– Это… он. Опять.

– В углу листа дата создания образа. Рисовали со слов свидетелей.

– Э-э. Тут девяностый год правления… стоп. Это же было еще до того,