трофейный ПМ. Сначала повернув ствол боком. После чего, пользуясь состоянием пространственной недоумённости клиента, в котором он всё еще находился, накинул петлёй на его голову тренчик. Намертво стянув его от теменной части головы до подбородка. Так, чтобы даже на миллиметр он не смог разомкнуть челюсти.

Когда неучтивец пришел в себя и попытался вытолкнуть изо рта наследие Воронецкого, у него это не получилось. И не могло получиться. Потому что я, держа рукоятку в правой руке, легко пресекал его потуги.

— Я сейчас приведу аргумент, а ты как следует подумай, стоит ли упорствовать дальше! Кивни, если понял! — глядя в глаза ничего не понимающему головолому, негромко произнёс я.

Моя правая рука, сжимающая рукоятку пистолета, качнулась вместе с головой утырка.

Дальше пришлось делать то, что мне никогда не нравилось делать. Приложив не такое уж и большое усилие, я повернул ствол в вертикальное положение. Раздался хруст ломаемых зубов и дикое мычание, которое при всём желании нельзя было бы назвать человеческим.

Из глаз испытуемого в два ручья хлынули слёзы, а из носа пошли пузырями сопли. Штаны мужика спереди потемнели и от него запахло свежим дерьмом. Всё, как всегда. В зубах всех людей есть нервы. У этого упыря они тоже были.

Метод очень эффективный и я не знаю ни одного случая, чтобы тот, у кого таким образом чем-то интересовались, что-то утаил. Когда с головы снимут ремешок и вынут изо рта железный разговорник, человек обычно рассказывает всё.

Однако и неприятные издержки у этого способа тоже присутствуют. Делать эту процедуру, слышать зубовный хруст и через рукоятку чувствовать рукой, как крошатся зубы, удовольствие еще то! Не для таких он людей, с тонкой душевной организацией, как я. Это не молотком по носку, надетому на ногу. Это не чья-то, а твоя рука в крови, в слезах и в соплях того, кто на тебя в этот самый момент таращит глаза, полные нечеловеческого ужаса и боли. Сожалея, что несколько секунд назад по глупости или упрямству не рассказал мучителю всё, что знал, и о чем лишь догадывался.

Оказывается, всё просто! Разбиваемые суставы от головного мозга находятся на малом, но на расстоянии. А зубы крошатся и хрустят в самой голове. Внутри и у самого-самого мозга. И барабанные перепонки находятся тут же.

Примерно так объясняли во время учебы. И мне уже не раз пришлось удостовериться, что объясняли объективно. Даже без учета неизменно положительного результата по окончанию беседы. Хватает того, что ты все эти звуки сам слышишь почти так же, как и тот, с кем ты работаешь. Ну и главное. После завершения этой методы следует как можно быстрее промыть пистолет. В противном случае, его потом придётся основательно чистить. И будет лучше, если до промывки или чистки, по прямому назначению именно этот пистолет не использовать. Запросто может подвести. Во время выхода, это тоже весьма существенное неудобство, которое может стоить жизни.

Заметив, что злодей сомлел и обвис на вязках, я вытащил из его рта ствол. Ствол, теперь свободно шатающийся, как молочный зуб первоклассника. И снял с его овала тренчик. Сходил к машине и принёс специально припасённую бутылку водки.

Произвёл неполную разборку Макарова и, разложив рамку, затвор и пружину на гладком бетоне, облил всё это водкой. Дождавшись, когда розовые потеки и белое крошево стекут, я собрал пистолет и вставил в него магазин. Потом засунул его за пояс брюк сзади.

Дожидаться, когда следящий гражданин очухается сам, я не стал. Оставшиеся полбутылки водки я вылил ему на голову. Мужик зашевелился и начал приходить в себя.

— Говорить будешь? — тихим картонным голосом спросил я вылупившегося на меня существа.

Человеком его назвать уже было сложно. Слишком много животного ужаса было в этих глазах. Иногда этот ужас бывал вперемешку с ненавистью. Но в данном конкретном случае этого коктейля не наблюдалось. Клиент был полностью сломлен и о реванше даже не помышлял. Я понял, что поставленная цель достигнута и сейчас я узнаю всё, что известно этому почти уже покойнику.

Машинально отметил, что пронзительный вьюнош, находящийся где-то внутри меня, забился куда-то очень глубоко. Что под ногами ветеранского сознания он не путается и комсомольскими крылышками не трепещет. Я удовлетворился и этим обстоятельством тоже. А удовлетворившись, принялся за расспросы.

К моему глубочайшему удивлению, заказчиком моей нетрудоспособности не была старший кладовщик Ирсайкина. И даже не Алексей Мордухаевич. О Юдиной я и сам изначально не задумывался. И, слава богу, что это оказалась не она.

Указание на предъявление моей персоне железных аргументов с последующей госпитализацией или направлением в морг, дал наследник недавно почившего завскладом Водовозова. Некий Шалаев Николай Тихонович. Состоящий ныне на гвардейском ликеро-водочном предприятии в должности главного технолога.

Когда пленный, шепелявя и сплёвывая кровавые сгустки, начал повторяться, я понял, что вычерпал информационный источник. Вытряхнув из затёртого армейского сидора свечи, колодки и прочую авто-дребедень, я аккуратно и тщательно убрал в него всё, что было задействовано в развед-опросе. Начиная от обрывков изоленты и заканчивая пустой водочной бутылкой с сорванной с неё пробкой.

Обрезав и прибрав вязки туда же, я снова надел на, что-то тихо подвывающего гражданина, наручники. И снова вопреки инструкции. Потому что сзади. Еще раз осмотревшись, я взял мешок и второй рукой подхватил своего костолома. Только что перековавшегося в информатора. К глубочайшему моему сожалению, в одноразового.

— Пошли в машину! — коротко бросил я трясущемуся Виктору Лобачеву, с его же слов, дважды судимому, — В камере ночевать сегодня будешь! И готовься сесть лет на десять!

Плечо, за которое я придерживал своего несостоявшегося физиотерапевта, дрогнуло. Бандюган прекратил скулить и его поступь обрела осмысленную размеренность. Он попытался заглянуть мне в лицо, чтобы что-то рассмотреть в нём. У мужика появилась надежда на жизнь.

Не давая Виктору времени на раздумья и сомнения, я велел ему лезть в багажник. Своё требование я предельно честно объяснил тем, что не хочу измазать салон содержимым его штанов и капающей из его рта кровью.

Гражданин Лобачев к моим доводам отнёсся с пониманием и спорить относительно своего расположения в багажном отделении не стал.

Обратный путь от стройки к окраинам цивилизации я проделал с еще большей осторожностью.

Остановился я перед поворотом к выезду на асфальт. Там, где над канализационным коллектором стоял забор насосной станции, из-под плохо прикрытой чугунной крышки слегка парило. Вряд ли это был колодец канализации. На дворе не зима и от стоков такой теплоотдачи быть не может. Но колодец хороший и заметил я его достаточно давно. Главный его плюс именно в том, что, как лежала эта крышка безалаберно, так и сейчас лежит. В прошлой моей жизни из такого же колодца мы достали не то семь, не то восемь неопознанных трупов.

Машину я остановил шагах в трёх от последнего приюта моего недоброжелателя.

Сначала оглядел окружающую темноту и ничего опасного для себя не заметив, открыл багажник.

— Вылазь! — недовольным голосом велел я Лобачеву, — Здесь вода течет, иди, помойся!

Из-под крышки багажника и впрямь отчетливо тянуло дерьмом.

Выбравшись через задний бортик, покойник начал разгибаться, когда я воткнул ему нож на ладонь выше правой ягодицы. Как раз над полоской его нарядного заграничного ремня.

Никакого шума тот, которого прислали ко мне с миссией, не издал. И даже не дёрнулся. Просто рухнул на землю. Придерживать его я не стал. Побрезговал, да и нужды в этом никакой не было. Кроме испражнений, от мертвеца как-то по-особенному сильно пахло п о том. И тянуло трупом еще до того, как я проткнул ему почку. Так иногда бывает и тот, кто не раз и не два работал ножом или чем-то другим неогнестрельным, это знает. Так что, не совсем верно выражение, что мёртвые не потеют.

Еще раз оглядевшись, я подхватил под мышки жмура и потащил его к открытому люку. Без крышки из него парило сильнее. И шумело. Где-то глубоко внизу.

Улыбаться в присутствии покойника я посчитал неуместным, но мысленно всё же возрадовался. Через три дня труп уже никто не опознает, а через неделю и пальцы ему никто откатать не сможет. Даже, если, как по учебнику отсекут кисти рук и сварят их при ста двадцати градусах в веретёнке. Про то, что у кого-то получится снять с трупа «перчатку смерти» и дактилоскопировать, надев её себе на пальцы, я даже не улыбнулся. Тепло и вода всё