И тоже двойную дозу, попросив не растворимый, а чтобы непременно сварили.

Пока ждал свой заказ, в зеркальное панно приглядывал за входом в зал.

То, что я сел спиной ко входу, помогло моему соглядатаю почувствовать себя более уверенно и поверить, что он остался незамеченным. В представлении непрофессиональной шушеры твердо забито, что ведомый лох никогда не подставит спину идущему за ним охотнику. Пусть и дальше так думает, а я пока поем и заодно подумаю, по какой схеме я буду работать со своими «ногами». То, что этого персонажа придётся брать в плен, это уже не обсуждается. Но брать его имеет смысл только для откровенной беседы. Для очень жесткой откровенной беседы, потому что времени для традиционного следовательского словоблудия у меня попросту нет. А раз беседа будет жесткой, то и закончиться она должна будет единственно допустимым в этой ситуации финалом. Утилизацией пленного. По-другому никак. Или за проявленный гуманизм и подростковые сопли мне очень скоро придется расплатиться. Причем по самому высокому ценнику.

С аппетитом пережевывая хорошо прожаренного цыпленка, я прочувствовал те же ощущения и состояние души, которые испытывал в девяностые. Когда организованная преступность уже была, а структур и подразделений, способных эффективно ей противостоять, еще не было. Как опера и участковые, близкие по духовитости, и пониманию, что есть правильно, а что есть мерзость, и паскудство, сбивались в свои стаи. И, как могли, так, и воевали с нахлынувшей нечистью.

В голове и в душе всё встало на место. Пора было начинать художественную самодеятельность. Надо только подобрать удобный телефон-автомат. Подозвав официанта, я полез за бумажником во внутренний карман висящего на спинке соседнего стула кителя. Теперь всяк желающий с абсолютной достоверностью смог убедиться, что я без оружия. Ни поясной, ни оперативной наплечной кобуры на мне не было.

Глава 21

Расплатившись с гладко причесанным халдеем, я с добродушной степенностью сытого человека и не поспешая, натянул китель. И, подняв с соседнего стола фуражку, направился на выход, к столику администратора. На котором, еще заходя в зал, заметил телефонный аппарат.

Мне даже не пришлось спрашивать разрешения, чтобы воспользоваться телефоном. Администратора на месте не было. Зато мой тайный сопроводитель по-прежнему маячил не далее, как шагах в пяти. Аккурат у входа в зал. Он, как шпион из плохого фильма про черно-белую войну с немцами, делал вид, что мы с ним неродные и один раз даже попытался схорониться за пышно-зелёным фикусом, торчавшим из огромной глиняной кадки ветками в разные стороны.

Набрав на диске свой рабочий номер и придавив пальцем рычаг отбоя, я принялся за вольную имитацию разговора. Сославшись на занятость, я уведомил мифическую Зиночку о том, что домой сегодня приду очень поздно. Часов в десять и никак не раньше. Разбавив её разочарование щедрым обещанием букета, я завершил разговор с пустотой. Положив трубку, сразу же изобразил еще один звонок. На этот раз я «звонил» в диспетчерскую ЖЭКа. Громко и внятно назвал для топтуна адрес своей трёшки и попросил прислать завтра после семнадцати часов электрика. Еще раз уточнив, что сегодня буду дома не раньше десяти вечера и поэтому электрика хочу видеть только завтра.

Назначив оргбандиту эпохи развитого социализма место и примерное время нашей с ним встречи, я направился на улицу. Если до двадцати двух часов мои «ноги» сейчас отвалятся, значит, мою наживку настырный фискал заглотил.

Пришлось вспомнить не только теорию, но и всю свою прошлую практику в методиках контрнаблюдения. Помотался с полчаса по городу и добросовестно исполнил все свои знания, и навыки. Только после этого я, с достаточной степенью уверенности, убедился, что хвоста за мной нет.

Теперь надо было решить, кого лучше задействовать в вечернем разведвыходе. Нагаева или Гриненко.

И в том, и в другом я был уверен. Однако, по причине моего перевода из Советского, Вова теперь был от меня подальше. И только по этой причине я остановил свой выбор на нём. К нему я и поехал, предварительно созвонившись из уличного автомата с опорным пунктом.

— Мне бы только Светку предупредить надо! — почему-то слегка загрустив, промолвил мой татарский брат, — Давай доедем до меня? И совсем хорошо будет, если ты вместе со мной к нам зайдёшь! — не по-восточному округло-большие глаза Вовы смотрели на меня умоляюще. — Если её не предупредить, что я по делу задержался, она дежурному в РОВД звонить будет, а это нехорошо!

С учетом предстоявшей нам совместной уголовщины, желание Нагаева засветить меня перед своей семьёй, мне категорически не нравилось. И поэтому я проявил несвойственное мне любопытство.

— Что случилось, дружище? И зачем тебе, дустым Вова, понадобилось моё присутствие вместе с тобой перед твоей Светланой?

Друг сначала ненадолго замкнулся, но потом до него дошло, что я совсем не тот человек, от которого ему следует таить свои интимные трудности. Он вздохнул тяжко и отвернулся, опасаясь прочесть в моих глазах справедливое товарищеское осуждение. Терзаясь душевными муками, он открыл мне свою исцарапанную женой душу.

Причина вселенских сложностей друга, как оно всегда и бывает, оказалась проста и обыденна. Обыденна, как мычание вчерашней украденной совхозной коровы.

Как и следовало ожидать, виноват был не он, не мой друг. Причиной бед примерного семьянина, как и всегда, была соседская шерше ля фам. Совсем недавно, а именно, неделю назад, дустым Нагаев, то бишь, мой друг Вова попался на горячем. На русско-татарском адюльтере. Ссылаясь на службу, которая порой бывает опасна и трудна, лейтенант Нагаев, как какой-то обыкновенный гражданский прелюбодей, свернул налево. Вместо борьбы с преступностью в позднее время суток, он погряз в вечернем разврате. На протяжении нескольких дней он, напрочь утратив правоохранительную бдительность, в течение недели по вечерам зависал у, охочей до татарско-милицейской плоти, соседки с нижнего этажа. В том же самом подъезде, где проживал сам, но только по стояку слева.

Так-то оно и ничего бы. Девица, со слов друга собой была хороша до умопомрачения. Даже на увод Вовы из семьи, она не покушалась, потому, как сама была в почти счастливом браке. И быть бы их параллельному счастью на длительные времена. Не выйди Вова так опрометчиво на соседкин балкон в трусах в тот самый момент, когда жена Светлана, этажом выше взялась развешивать свежевыстиранное бельё.

— Понимаешь, Серёга, если бы в прежней квартире это случилось, то хер бы она меня увидела! — сокрушался мой горемычный друган, — Там было всё, как положено. У всех балконы застеклённые и ничего сбоку не разглядишь! А тут всё открыто и стеклить эти буржуйские балконы принципиально запрещено, я узнавал сразу, как переехал! Потому что центральная площадь напротив с памятником. И демонстрации два раза в год по этой площади! — едва не плача, жалился мне на свои улучшенные жилищные условия мой друг, — Не привык я еще к новому жилью, из-за того, сука, и попался, как лох сопливый! А Оксана Леонидовна женщина хорошая, она любит меня!

Шлюзы вовиной израненной души окончательно отворились и хлынувшие из неё откровения друг уже не пытался сдерживать. Но слушать их мне было некогда. Как уже было некогда рекрутировать Гриненко. Но один я тоже могу не справиться. Просто взять в плен топтуна я смогу. Но, если в режиме точечного и аккуратного хирургического вмешательства, то тогда обязательно мне нужен ассистент. Вова или Стас. Для подстраховки. И лучше, если это будет Нагаев. В милицейской форме.

Этакий вот форс-мажор на мою голову случился. И, разумеется, как всегда всё из-за баб. Смешалось в кучу всё. Люди, кони… Следопыт с «ликёрки», да еще Вова и Оксана Леонидовна со второго этажа. Н-да…

— Владимир, а ведь ты комсомолец! — в последнюю секунду заменил я неблагозвучное слово «мудак» на более приличное, — Ладно, ничего тут уже не попишешь, закрывай опорный, поедем тебя отмазывать перед женой! Ты ствол сегодня не получал?

В ответ Вова отрицательно покачал головой, даже не поинтересовавшись, зачем мне его табельный ПМ. А я облегченно подумал, что уже легче и, что не придется везти потом друга в Советский сдавать оружие.

— Помнишь, мы по двести шестой в прошлом годе железяки у двух бакланов изымали? — задал я самый теперь насущный для себя вопрос другу. — Тогда еще экспертизы провели, но оружием их не признали, помнишь?

Нагаев кивком головы показал, что помнит, но от своих грустных мыслей не отвлёкся.

— Ты их, случаем, не выбросил? — толкнул я его в плечо,