– Уж лучше печь торт, – объявила Бьянка.

– Мы его и так испечем, – засмеялась Бернадетт. – А вот внимательно послушать мамины уроки о хороших манерах очень полезно.

У Пенни поникли плечи.

– Боюсь, я вообще не смогу ни на кого произвести впечатление.

– Мы не позволим тебе стоять и подпирать стену, – заверила ее Бернадетт.

– Вот именно, – поддержала сестру Бьянка. – Будем всегда поблизости, пока какой-нибудь симпатичный воздыхатель не пригласит тебя на танец.

– У меня потеют ладони, стоит только представить, как я танцую с молодым человеком, – призналась Пенни. – Анджелина, ты будешь там, со мной? Я и шагу не смогу сделать без тебя.

– Еще как сможешь. – Анджелина натолкнулась на взгляд герцогини и отвела глаза. Будь она хорошей дочерью, поделилась бы с матерью сегодняшней новостью, но пока нельзя, чтобы не рождать у нее лишних надежд, возможно, несбыточных. Если в течение следующих трех недель они с Колином решат, что не подходят друг другу, пусть семьи и вовсе останутся в неведении.

Маркиз прикончил свой портвейн и пристально взглянул на сына.

– Ты ездил сегодня в Сомеролл?

– Да. Нужно было закончить разбирать чердак. Я обнаружил там несколько портретов и отложил их вместе с другими вещами: вдруг тебе пригодятся. Если пришлешь повозку, отберу еще кое-что, что можно будет отдать слугам и арендаторам.

Маркиз удивленно поднял брови.

– Не ожидал, что ты станешь копаться на чердаке. Этим могли заняться и слуги.

– Они ведь не знают, что там ценное, а что – нет. Я, кстати, нашел там письма – они у тебя на столе в кабинете.

Уайкоф прищурился.

– Моя дочь была с тобой?

– Да, она мне помогала. И еще служанка. – Хоть Агнес и не следовала за ними как тень, Колин не стал вдаваться в подробности. Ему хотелось успокоить Уайкофа, в особенности после того как он узнал про обстоятельства, связанные с Брентмуром.

Колин собирался запечатлеть на ее губах всего лишь целомудренный поцелуй, но в тот момент, когда коснулся ее, вдруг почувствовал, что его словно охватило пламя. Он представил, как они отправляются на прогулку и бросаются в объятия друг другу. Но ему нельзя злоупотреблять ее доверием. Если в конце третьей недели она передумает и каждый пойдет своей дорогой, это будет трудным испытанием, потому что их родителей связывает долгая дружба.

Он повернулся к отцу.

– Агнес очень толковая служанка. Не ждет приказов, сама предлагает сделать то или другое. Замолви за нее словечко перед Маргарет.

– Хорошо, при случае, – согласился маркиз. – Ну так что по поводу женитьбы: это слишком высокая цена за Сомеролл?

Уайкоф поднялся.

– Я, пожалуй, оставлю вас.

Колин отметил про себя болезненный вид и безвольно опущенные плечи герцога, когда тот выходил из столовой.

Маркиз вздохнул:

– У него опять упало настроение, после того как услышал разговоры Маргарет и герцогини по поводу того письма. Я попросил жену лишний раз не упоминать об этом при нем, но она настроена решительно и считает письмо доказательством того, что у Анджелины еще есть надежда.

Колин провел пальцем по ободку бокала, понимая, что сейчас лучше всего хранить молчание.

– Я подумал, что нужно как-то уговорить Уайкофа постараться справиться с меланхолией.

– Он считает во всем виноватым себя.

Маркиз прищурился.

– Откуда тебе это известно? Даже меня не посвятили в подробности случившегося с Анджелиной.

Надо быть осмотрительнее: ведь Анджелина ему рассказала по секрету.

– Это лишь мои предположения, основанные на его поведении и, в частности, реакции на письмо, полученное Анджелиной.

– Пожалуй, ты прав, – согласился маркиз. – Но почему все-таки ты ничего не говоришь о своих намерениях в отношении Сомеролла?

– Я дам тебе ответ, когда гости уедут.

Отец нахмурился.

– Ну что ж, у тебя есть три недели, хотя я уже сейчас могу сказать с полной уверенностью, что ты скорее расстанешься с поместьем, чем женишься.

– Если бы я принял такое решение, то ты узнал бы об этом первым.

Когда герцог вошел в гостиную, Анджелина, полная решимости уговорить его сыграть с ней в шахматы, заторопилась, чтобы перехватить отца на входе, но он обошел ее и предложил руку Пенелопе, явно намереваясь играть с ней. Анджелина отправилась к банкетке у окна и стала размышлять, не уйти ли ей из гостиной вообще, но кто-нибудь обязательно заметит ее отсутствие, а привлекать к себе лишний раз внимание ей хотелось меньше всего.

Теперь больше не было сомнений – отец ее разлюбил. Это так больно! Когда-то она была его любимицей, а теперь он игнорирует ее. Хуже того: Анджелина вдруг поймала себя на том, что завидует младшей сестренке. Между ними всегда существовала особая близость, и, конечно, она не должна опускаться до зависти.

Тихий голос отвлек ее от этих мыслей.

– Ты сейчас как будто за тысячу миль отсюда.

Она подняла глаза и увидела Колина.

– Так, наверное, и есть. – Ей не хотелось говорить с ним об отце. Страдание было немыслимым, но разве она могла осуждать отца за то, что он недоволен ею? Нет, недовольство – это слишком слабое слово по сравнению с тем, что она сделала со своей семьей.

– Ты выглядишь подавленной, – заметил Колин.

– Это пройдет. – Анджелина знала, что боль от ощущения собственной вины уляжется не скоро.

– Мне даже захотелось сделать что-нибудь, чтобы тебя развеселить.

– Спасибо за заботу.

Колин отвел от нее взгляд.

– Это отец обидел тебя?

Она выпрямилась.

– Почему ты спрашиваешь?

– Он вообще сегодня не в своей тарелке. Ты что, не заметила?

Анджелина согласно кивнула, но не захотела продолжать эту тему: еще слишком свежими были раны.

Он чуть сжал ее руку.

– Понимаю: сейчас тебе тяжело, но поверь, все пройдет.

Она посмотрела ему в глаза.

– Все будет отлично, уверен.

Она не знала, то ли это было обещание, то ли Колин таким способом пытался ободрить ее, но сегодня ей это было просто необходимо, чтобы поверить в то, что все еще для нее может сложиться удачно. Для них обоих.

– Ты меня как будто остерегаешься? – услышала она его тихий голос.

– Нет, не остерегаюсь, но боюсь, что к концу нашего пребывания здесь ты почувствуешь себя обязанным жениться на мне, – так же тихо ответила Анджелина, на что он заметил шепотом: