И на протяжении ужина, и вообще на протяжении всего вечера меня не покидало ощущение странности. Может, тому виной были натянутые нервы, может, то, что после признания прошла всего пара дней, и ничего ещё не успело забыться.

А может, просто во всём виновато было присутствие Хена так рядом — постоянно, как будто так и должно было быть. То и дело накатывали разные мысли: а что если бы мы на самом деле были женаты. А что если бы на самом деле… вот едим-едим, а потом… Хен бы подошёл, обнял меня, поднял бы со стула… и его губы накрыли бы мои, я бы обвила руками его шею, он бы схватил меня на руки — а там уже шёлковое покрывало и тёмно-зелёный балдахин над нашими головами, и жадные прикосновения, и шелест сбрасываемой одежды.

Ужасно.

Но когда настала пора ложиться (перед этим я вызвалась помыть посуду, раз уж в готовке не участвовала), Хен вдруг объявил:

— Я пойду проветрюсь, а ты ложись.

Я поначалу хотела было возмутиться: какое проветрюсь на ночь глядя?! Потом сообразила: он же даёт мне возможность спокойно помыться и лечь. Кивнула, без возражений проводила, закрыла за ним дверь и действительно спокойно, хоть и быстро, расправилась с вечерними процедурами.

Потушила свет везде, кроме гостиной, нырнула в прохладную постель, затаилась, собиралась ждать, когда он вернётся, и притвориться спящей, чтобы потихоньку понаблюдать. И сама не заметила, как заснула.

А наутро я поняла, что Хен вообще не приходил ночью.

Не вернулся он и на следующий день.

К вечеру второго дня я извела себя настолько, что решила с утра ждать у кабинета ректора и бить тревогу. От того, чтобы не сделать это прямо сегодня, меня удержало только то, что день был выходной, а их ректор, по слухам, проводил в своём городском жилье.

На кафедре целителей никто ничего не знал, а симпатичная целительница средних лет только махнула рукой, когда я спросила, не появлялся ли Хен сегодня на лекциях:

— Он заглядывает-то пару раз в неделю. Может статься, ты его увидишь раньше, чем я. Скоро буду жаловаться. Я, конечно, всё понимаю, он всё это уже знает, но это не основание, чтобы так беззастенчиво прогуливать. Раз уж перевёлся на третий курс, будь добр слушать лекции третьего курса.

— Он всё уже знает? — повторила я, нахмурившись. Странно, мне почему-то казалось, Хен отучился только первые два года в городской школе Вендая. В школах обычно не преподают больше.

— Ну, насколько я понимаю, он уже учился где-то. Он, правда, не признаётся, но я вижу, когда ученик уже обладает какой-то базой. Если бы он был клановым, я бы решила, это домашнее обучение, но раз он теран… — целительница пожала плечами. — Думаю, он учился в какой-то другой академии.

Я покивала, но ушла в смятённых чувствах. Хен ни разу не упоминал какую-то другую академию. Зато вспомнилось, как он вешал лапшу на уши моей маме. Не сказал ни слова неправды, но увязывал правдивые сами по себе элементы в такую сложную вязь небылиц, что…

Конечно, нет ничего такого в том, что он учился в какой-нибудь другой академии, всё-таки Академия Трёх Сил очень далеко от Вендая. А перевёлся потому, что она считается в Морвенне лучшей. Но всё равно мысль о том, что, может, Хен и меня кормит такими же небылицами, была непривычной и очень неуютной.

В тот день я умаялась на тренировках до последнего: не хотела возвращаться в пустое общежитие и прислушиваться к каждому шороху. Впрочем, с нашего курса я такая была не одна: все пятеро клановых парней тоже решили участвовать. Это одновременно и мотивировало, и сильно выматывало: среди них я была далеко не самой лучшей.

А Карин всё же записался на участие лучником, и во вторую половину дня мы с ним почти не встречались: он всё время проводил на стрельбище. Лидайя же участвовать ни в чём не собиралась и ходила на обычные тренировки с большинством курса. Из-за всего этого как-то в одночасье я осталась в полном одиночестве: ни подруги, ни друга, ни мужа, пусть даже не настоящего.

Но к ночи Хен вернулся.

Я уже лежала в постели, но от беспокойства всё равно не могла уснуть. И когда услышала шум в прихожей, то подскочила, словно мне подпалили пятки. Помчалась на звук, по пути ещё успела подумать, что я буду делать, если это не Хен.

Сейчас в огромном здании для приезжающих жили только мы и несколько преподавателей на контракте, и только трое-четверо человек с семьями — так что по ночам жизнь тут совсем замирала. Можно легко было представить, как в дверь ломится грабитель: мало ли, решил, что тут есть чем поживиться.

Но это оказался Хен.

Он ввалился в дом, высокий, худой, странно неуклюжий. Дышал он тяжело, с присвистом. Я хотела было накинуться на него, то ли обнять, то ли побить, сама ещё не решила, но он выставил руку:

— Не подходи. Я грязный, как хагосова задница.

Я зажгла светляка — ох, и правда грязный. Одежда обвисла, на лице полосы, волосы стоят острыми белыми иголочками, как будто слиплись. И ещё от Хена пахло потом и ещё чем-то — ядовито-неприятным, чуть сладковатым въедливым запахом.

Он сразу стал раздеваться, скинул куртку, рубаху. Показалось голое тело, худые мускулистые руки, плотные мышцы пресса. Я хоть и смутилась, не отводила взгляда. Крепкое жилистое тело было всё в синяках и ссадинах — на вид подживших, но ведь Хен целитель, что же с ним было до того, как он собой занялся, и почему не вылечил себя полностью — не хватило сил? Он выглядел не то что избитым — выглядел так, словно его пожевало и выплюнуло нечто огромное.

— Что с тобой? Где ты был? Почему не предупредил?

Хен устало пожал плечами:

— Пришлось выдвигаться сразу. Я думал, быстрее обернусь.

— Куда ты ходил?

Не отвечая, Хен потянулся к пряжке ремня. Выразительно глянул на меня, как будто намекая, что мне лучше удалиться, но я не купилась. Отвернулась и продолжала:

— Ты пропадал два дня! Я чуть всю академию на уши не поставила!

Говорить, уставившись в стену, и знать, что сейчас совсем рядом в двух шагах, Хен раздевается догола, было ужасно странно. Так и хотелось подглядеть.

— Ты кому-нибудь сказала? — спросил он напряжённо.

— Нет, только спрашивала на вашей кафедре. Там сказали, ты не появлялся.

— А-а.

В этом коротеньком ответе прослеживалось облегчение. Раздался шорох, шмяканье, бряцанье, шелест упавшей на пол одежды. Потом по полу прошлёпали босые ноги — в направлении ванной.

Я дождалась, пока за Хеном не закроется дверь и внутри не зажжётся свет. Собрала одежду в корзину и выставила в прихожую. Постирушки устроим потом, когда он помоется.

Когда вернулась в гостиную, из-за двери ванной выглянул мокрый и встрёпанный Хен. Попросил, блестя умоляющими синими глазами:

— Если не сложно, согрей чего-нибудь. Чаю или супу. И где-то у меня была бутыль виски… поищи в моих вещах.