— Просто ласка? Просто ласка?! — мама презрительно фыркнула. — Это же та самая, что преследовала нас дома, в Орейле! Хочешь сказать, нет?

Я примирительно пожала плечами:

— Я не знаю, мам. На ней не написано. А чего такого, даже если та самая? Она не делает ничего плохого. Это же не тварь, на академии стоит защита.

— Какая же ты у меня наивная, Сатьяна, — сказала вдруг мать с пронзительной жалостью. — Ну какой из тебя лидер группы? Может, всё-таки переведёшься на магию стихий, пока не поздно? Там тебя хотя бы научат отличать обычное животного от привязанного.

Ласка замерла. Мне показалось, в глубине чёрных глаз метнулась паника. Мне стало её жаль, но одновременно с жалостью я почувствовала тревогу. Неужели мама права? Говоря начистоту, ласка и впрямь вела себя странно. Но я давно выбросила из головы мысль, что она может быть чьим-то шпионом, ведь фамилиары не могут далеко отходить от своих хозяев.

Я так и сказала маме, но она покачала головой:

— Значит, хозяин где-то рядом.

— Где? Стоит внизу? — я открыла окно и демонстративно высунулась наружу. — Пятый этаж! Или ты думаешь, за нами в Орейле следил кто-нибудь из моих соседок? На этом этаже одни первокурсницы.

Мало того, маг-животновод должен был ехать с нами в одном караване, ведь ласка привязалась ко мне ещё в дороге. Первокурсников там, кажется, точно не было. Впрочем, не факт: я и словом-то с ними не перекинулась, постоянно держалась вместе с братьями и Хеном. Однако мне казалось сомнительным, чтобы среди них вдруг оказался животновод, которому зачем-то вздумалось за мной шпионить. Прежде всего — зачем?

— Тогда… — мама, прищурившись, уставилась на ласку. — Тогда хозяин внутри неё. Животноводы могут сливаться со своими фамилиарами. А тогда… — глаза её торжествующе сверкнули.

Взмах пальцев, искусное движение кистью — и мать вытянула из ниоткуда мерцающую петлю. Ласка обвисла в воздухе, обречённо глядя, как петля приближается. Я не выдержала и схватила маму за руку.

— Что ты делаешь? Не убивай её!

— Я не собираюсь её убивать, глупая. Я просто запру сущность мага внутри неё. Ты ведь там, да, шпионишка? Или покажешься по доброй воле?

Я уставилась на ласку со смешанным чувством страха и волнения. Неужели сейчас она действительно обратится человеком? Я только один раз видела, как животновод сливается вместе со своим животным — но это был огромный медведь, а совсем не маленькая ласка.

Пара жестов — и ошейник, как юркая змейка, сам скользнул на шею ласки, завился вокруг и успокоился, становясь обычной на вид перламутрово-белой лентой. Мама махнула рукой, вытянула из ленты мерцающую нить и хотела было привязать себе на запястье — но поймала мой взгляд, поморщилась и кинула нить мне.

— Это цепь, привяжи к своей ауре, чтобы шпионишка не сбежал. Он трусоват, раз уж появиться смелости не хватило. Завтра же днём пойдёшь на кафедру животноводства и потребуешь, чтобы они вытащили мага из этой белой шкурки. Я бы сама сходила, но обещала твоему отцу, что вернусь через три дня. Ты поняла? Завтра же!

— Поняла, — пробурчала я, вплетая нить в ауру.

Только теперь я начала понимать все масштабы катастрофы.

Может, мама и ошибается, но если права, то это кошмар. Я что, всё это время спала с неизвестным магом?

Хагос, я ведь и переодевалась без малейшего смущения! И брала ласку к себе под одеяло, и щеголяла при ней в маечке и шортиках, которые ничего не скрывают. И вообще не следила ни за поведением, ни за собственным языком, молола всё, что только приходило на ум.

И… тысяча тварей на мою голову, я же рассказывала ей про Хена!

Нет, конечно, в этих сведениях нет ничего такого важного, это же не семейные секреты. Но при мысли, что всё это время мои сокровенные излияния слушал какой-то незнакомец, мне стало и стыдно, и страшно.

— А они точно смогут разобраться, кто это? — я отвернулась от умоляющих чёрных глазок. — И я бы не хотела, чтобы кто-нибудь пострадал.

— Не волнуйся, — мать хищно усмехнулась. — Пострадает только тот клан, который осмелился заслать к нам лазутчика. Проследи, чтобы всё было тщательно зафиксировано. Мы ещё возьмём с них такое возмещение, что они пожалеют, что вообще посмели сунуть к нам нос.

Мановением руки она отправила ласку за окно, подвесив снаружи в магической сетке, и закрыла окно непроницаемой для прослушивания пеленой. После этого мы снова уселись на кровать, и мама ещё несколько раз объяснила мне, что делать завтра, как выдвинуть формальное обвинение, и велела отписаться сразу, как только выяснится имя посмевшего шпионить клана.

Вместе мы немного поломали голову над тем, почему ласка прибилась именно ко мне. Мать предположила, что я показалась ей, вернее, её хозяину, самой доверчивой, и я скрепя сердце была вынуждена согласиться. Ни Лас, ни Вейс ни за что не стали бы доверять подозрительному животному свои переживания.

Впрочем, утешала одна мысль: что никаких по-настоящему важных клановых секретов я ласке не рассказывала и рассказывать бы не стала. Только свои переживания и мысли по поводу Хена.

Уезжала мама с первым же караваном, так что подняться пришлось ни свет ни заря. Я взяла с собой ласку, чтобы сразу после проводов идти на кафедру животноводства. Мама сказала, что лучше управиться с этим делом перед тем, как начнутся лекции.

Лас уже отирался рядом с воротами, а вот Хен запаздывал.

— Где же Хеннай? — спросила мама почему-то у Ласа.

Тот пожал плечами:

— Я его со вчерашнего обеда не видел.

Мама обернулась ко мне:

— Сатьяна?

— Я тоже не знаю. Может, он забыл, что ты уезжаешь?

— Да как же забыл, когда я ему вчера три раза напомнила. Странно, мне показалось, он довольно вежливый молодой человек, неужели не появится?

Я оглянулась назад, на широкую осиновую аллею. По случаю раннего часа на ней не было ни единого человека. Действительно странно. Не похоже на Хена: он вчера так старательно обхаживал маму, нелогично, чтобы пропустил её отъезд. Это же испортит все его вчерашние завоевания.

И тут на аллее показалась несущаяся вовсю длинная худощавая фигура. Белоснежные волосы трепал ветер, но я и без этого узнала Хена: сердце ёкнуло и застучало быстрее.

— Прошу прощения! — закричал Хен издалека. — Проспал!

Он подбежал к нам, остановился и скосил глаза на ласку у меня на руках. Ничего не сказал, но взгляд выражал недоумение.

— Ничего страшного, — с неожиданной любезностью сказала мама. — Молодые должны спать хорошо. О, а вот и мой фургон.

Снаружи к воротам как раз подъезжала громоздкая махина, чуть покачиваясь на чёрных высоких колёсах. Мама не стала терять времени, попрощалась как-то особенно ласково, поцеловала меня в лоб, сказала, хитро блестя глазами, что желает нам счастливой семейной жизни и ждёт на праздники Начала зимы.