мне будет хорошо в твоих объятьях, мой большой мальчик, мое сокровище, моя любовь.

Ваша жена

КОНСУЭЛО

Вот мой адрес с 15 июня и до конца октября: Лейк-Джордж / Нью-Йорк / дом г-на Роберта Левита

161. Консуэло – Антуану[318]

(Нью-Йорк, 6 июня 1944)

Скоро будет ваш день рождения[319].

Я думаю о вас, мой дорогой.

Мой Тоннио, моя любовь,

Я сегодня так взволнована, потому что здесь, в Америке, мы узнали о высадке во Францию. Мой дорогой, я тоже хотела бы быть солдатом и идти помогать несчастным французам. Я думаю, сколько они пережили страхов, тревог, ожиданий. Я думаю о тебе, дорогой мой кусочек плоти, нет, надо сказать, кусище плоти. Я тебе пишу, как всегда, в неизвестность… Кому-то из друзей везет больше, чем мне, их письма обязательно приходят по адресу. Понимаешь? Я говорила тебе во множестве писем написать письмо или несколько слов по кабелю Хичкоку и сказать ему, чтобы он объяснил мне твои счеты. Почему ты этого не делаешь? Почему от меня скрывают такие простые вещи? Я не прошу ничего другого, кроме как того, чтобы ко мне относились немного, как к твоей жене. После стольких грустных историй в нашей жизни! Я не могу поверить, что это идет от тебя. Если ты говоришь, что я твоя жена, то во время твоего отсутствия, Господин, я имею право, я должна знать. Для того хотя бы, чтобы наладить свою жизнь. Я умоляла тебя, но тщетно; или, возможно, ты не получил моих писем? Или тебе совсем не интересно, чем мучается моя маленькая головка? И то, что мне необходим порядок в моей жизни, что я хочу все уладить. Именно по этой причине я и не знаю, нужно ли мне сохранить квартиру? И поскольку плата, безусловно, высокая: 275 долларов в месяц, я уже от нее отказалась, начиная с будущего октября – и я окажусь в гостинице, на милости ресторанов, друзей, улицы… Я умираю от страха, потому что после моего несчастного случая с головой я стала гораздо чувствительней, гораздо… И я говорю себе с печалью: Тоннио хочет от меня прекрасных цветов, но он не кормит мои корни. Если бы я знала, что могу попросить всего еще только тысячу долларов в дополнение к моему пособию на 1945 год, я бы сохранила свою квартиру. Мне не надо было переселяться в конце сентября! Я пишу вам, потому что необходим порядок. Сейчас, когда все идет вверх дном, нужно, чтобы те, кто имеет возможность поддерживать порядок хотя бы в своих носовых платках, должен его поддерживать. Я говорю себе каждое утро: я должна навести порядок в своем доме, я должна навести порядок у себя в душе и в мыслях. Вот почему я говорю с вами о доме, о нашем доме. Я все время думала, что ты приедешь и будешь жить в своей синей комнате… Может быть, в октябре мы уже вернемся во Францию, если Бог захочет! Но я говорю себе: мой муж должен приехать и писать на своем диктофоне, его издатель здесь. И может случиться, что ты будешь очень усталым, и будешь нуждаться в очень серьезном отдыхе. И понадобится спокойное место на Лонг-Айленде, в тишине… Ты отдал свою дань войне. Ты завоевал право на отдых, твой отдых – это снова работа. Но ты любишь свою работу, мой дорогой поэт. И ты напишешь свои прекрасные книги возле меня.

Вчера я перечитала прекрасную фразу из «Военного летчика»: «Я похож на слепого, которого ведут к огню ладони. Он не может описать огонь, но он все-таки его находит. Так и я, возможно, почувствую то, что нуждается в защите, оно незримо, но живет и греет, словно уголек, затаившийся под пеплом ночей в этой деревне»[320].

Мой Тоннио, моя любовь, будьте уверены в моей любви, в моем желании дать вам дом, чтобы ваши цветы стали плодами. Я знаю, это трудно! Но если вы пожелаете быть хоть немного разумным! Мы будем богаты нашей жатвой! Мы будем горды, потому что выполнили свой человеческий долг. Но не надо больше сомнений, Господин, я больше не выдержу.

Любовь моя к вам питает меня, словно плодородная земля. Я не хочу знать, что говорят друзья, ваши друзья. Я верю вам, вам я верю, я верю, что могу дать вам счастье, и мы будем с вами счастливы, мой дорогой. Я уже отдала вам свою жизнь. И даже если вы вернетесь с одной лапкой и будете ворчуном, я буду рассказывать вам разные история. Вчера, когда я вас читала, я сказала себе: раз мои письма не доходят к нему, как только я перееду за город 16 июля, я начну писать истории, которые буду ему рассказывать. Я запишу их и буду читать вам вслух, когда вам будет грустно или вы будете сердиться, потому что, когда вы сердитесь или вам грустно, трудно придумывать истории. А когда я вам прочитаю историю, вы растрогаетесь, и я не буду паниковать, что я столько разных вещей не понимаю. Потому я кричу, когда не понимаю, почему так, почему это? И еще я спросила: если Тоннио по-настоящему меня любит, почему он побежал к идиоту Ламоту[321] в те последние минуты, которые мог отдать мне? Зачем он устроил такой шум, что я не могла с ним поговорить? Не знаю, до сих пор… И вот почему я до сих пор хожу на одной лапке… Но вы увидите, Тоннио, у меня получится вас успокоить, мой дорогой. Я отправлю вас в ваш тенистый сад, и вы будете ходить там большими шагами, пока я готовлю вкусный суп, который насытит ваш искрящийся звездами мозг. Мой взрослый муж, принадлежащий мне, мой муж, я хочу хозяйничать в твоем сердце, в твоем теле. Я просила тебя об этом, когда была такой молодой, такой непредсказуемой. Но это было правдой, да, правдой. Для меня ты всегда был моим супругом, которого послало мне небо и которого я должна беречь своими молитвами и всей душой. И ты, мой супруг, ты тоже часто меня защищал. И поскольку я верила в тебя, мы и стали теперь счастливой семьей. И если я оплакиваю твое отсутствие и твои отлучки… это чтобы сильнее радоваться нашей будущей весне. Знаешь, пусть люди говорят… плохо, хорошо, о тебе, обо мне! Мы будем довольны собой, когда дойдем до конца дороги. Мы ненадолго сворачивали с нее, чтобы нас огранили, как драгоценные камни, чтобы мы лучше узнали себя, чтобы теснее сошлись друг с другом.

Хочу рассказать тебе немного о своем доме на озере Джордж. Мне надо поехать «в горы» из-за горла и астмы. Доктор не посоветовал моря (если бы набралась мужества, поехала бы этим летом в Мексику). Мысль, что я буду так далеко от тебя, меня парализовала, и я боялась из-за бумаг с обратной визой… В общем, я решила остаться в Америке, это в шести часах от Нью-Йорка на поезде. Я нашла старый Бевин Хаус на озере Джордж[322], дом почти в руинах, но для меня он такой новый, такой красивый, а летом никакой комфорт мне не нужен. Озеро, чтобы я немножко купалась. (Если старая дама, которая смотрит за Ганнибалом, отдаст мне его на время, он будет меня охранять. Но за ним так хорошо ухаживают, ему нашли мадам Ганнибал, так что забирать его без тебя было бы неправильно! Может, я поеду его