в личных целях, чтобы сделать свои должности наследственными в своих семьях и, таким образом, создать официальное дворянство, ничем не отличающееся от основной массы населения»206.

И наконец, такой же процесс, по тем же причинам распространяется и на нынешний средний класс, и низший слой правящего класса, чиновников и служащих великих феодальных вассалов. На первых порах все еще существует социальная разница между, с одной стороны, свободными вассалами, феодальными вассалами главного помещика, родственниками, младшими сыновьями других дворянских семей, обнищавшими сподвижниками того же округа, в редких случаях — вольнорожденными сыновьями крестьян, свободными беженцами и профессиональными головорезами свободного происхождения; и с другой стороны, прямо говоря, подчиненными гвардейцами, выходцами из плебеев.

Но недостаток свободы продолжает прогрессировать, одновременно свобода теряет свою социальную значимость; и здесь правитель все более полагается на своих подчиненных плебеев, чем на равных себе или свободных людей. И на этом процесс слияния рано или поздно завершается. В Германии, еще в 1085 году, несвободное плебейское дворянство при дворце правителя занимает место с servi et litones (рабы и крепостные), а всего столетие спустя оно уже находится с liberi et nobiles (свободные и дворяне)207.

В течение тринадцатого века плебейское дворянство было полностью поглощено, вместе со свободными вассалами, рыцарским дворянством. Оба сословия, тем временем, и свободные, и плебейские дворяне имеют тенденцию становиться равными экономически; у обоих есть субинфеодации, феодальные поместья за обязательства службы при войне и междоусобной вражде; в то время как все владения «министров» или сержантов тем временем становятся такими же наследуемыми, как и владения свободных вассалов, так же как и наследные поместья немногих уцелевших мелких земельных лордов, принадлежащих еще к первоначальной знати, которые смогли пока избежать хищной хватки великих земельных княжеств.

Во всех других феодальных государствах Западной Европы развитие шло совершенно аналогично, в то же время его точный аналог находится на Дальнем Востоке, на краю Евразийского континента, в Японии. Даймио — это высшее, правящее дворянство; самурай — это рыцарство, служащее дворянство.

Часть Д. Развитое Феодальное Государство

Благодаря этому феодальное государство достигло апогея. В политическом и социальном плане оно образует иерархию многочисленных слоев, из которых, во всех случаях, нижестоящий слой обязан оказывать услугу вышестоящему над ним, а вышестоящий слой обязан защищать нижестоящий. Пирамида опирается на трудящееся население, большую часть которого еще составляют крестьяне; избыток их труда, земельная рента, налоговые сборы, вся «прибавочная стоимость» экономических средств используются для поддержания высших слоев общества. Эта земельная рента от большинства поместий передается мелким держателям феодальных владений, за исключением тех случаев, когда эти поместья все еще находятся в непосредственном владении князя или короля и еще не были предоставлены в качестве феодальных владений. Владельцы поместий обязаны взамен исполнять предусмотренную военную повинность, а также, в некоторых случаях, выполнять работы или предоставлять трудовые ресурсы для экономического блага. Более крупный вассал, в свою очередь, обязан служить великим арендаторам короля; которые, в свою очередь, по крайней мере по строгому закону, несут аналогичные обязательства перед обладателем центральной власти и короны; в то время как сам император, король, султан, царь или фараон, в свою очередь, считается вассалом племенного бога на земле.

Таким образом, все идет от земли, начинается с полей, где крестьянство поддерживает и питает всех и поднимается до «Царя Небесного» посредством искусственно навязанного порядка рангов, который настолько ограничивает всю жизнь в государстве, что, согласно его обычаям и законам, ничто и никто, ни клочок земли, никакой человек не могут предстать иначе, чем в его скрепах208.

Поскольку все права, изначально созданные для простых свободных людей, были либо прибраны государством, либо были искажены князьями, захватчиками территорий, отсюда приходится признать, что свободный человек, не находящийся в каком‑либо феодальном подчинении к какому‑либо вышестоящему начальнику, фактически должен быть «вне закона» и не претендовать на безопасность или справедливость, т.е. быть вне сферы действия той власти, которая в единоличном, монопольном порядке заведует правосудием.

Поэтому правило «nulle terre sans seigneur»209, которое на первый взгляд нам кажется ярким проявлением феодального высокомерия, на самом деле является кодификацией проявления нового правового государства или, по крайней мере, устранением некоторых архаичных, уже более недопустимых пережитков полностью отброшенного, примитивного феодального государства.

Те исторические философы, которые претендуют на то, что могут объяснить каждое историческое развитие с позиции «качества рас», ставят в центр своего стратегического положения предполагаемый факт, что только германцы благодаря своей превосходной «политической способности» сумели мастерски возвысить строение развитого феодального государства. Сила этого аргумента ослабла, с тех пор как они стали осознавать, что в Японии монголоидная раса достигла идентичного результата. И никто не может сказать, чего могли бы достичь негритянские расы, если бы им не помешало вторжение более сильных цивилизаций, ведь Уганда не так сильно отличается от империй Каролингов или Болеслава Красного, за исключением лишь того, что люди в Уганде не имели всяких «традиционных ценностей» средневековой культуры: эти ценности не были какой-то заслугой германских рас, они были даром благополучия, которым наделяла их судьба.

Гипотеза об одаренности какой-либо конкретной расы не использовалась нами, и мы в ней не нуждаемся. Как говорил Герберт Спенсер, это самая глупая, из всех мыслимых попыток, попытка построить философию истории.

Переводя дискуссию с негров на «семитов», мы получаем упрек в том, что эта раса абсолютно не имеет способности к образованию государств. И все же мы находим, тысячи лет назад, точно такую же феодальную систему, тот же самый феодальный строй, разработанный семитами, если основателями Египетского Царства были семиты. Можно было бы подумать, что следующее описание Рихарда Турнвальда210 будто бы взято из периода императоров Гогенштауфенов: «Кто бы ни вступил в ряды какого-нибудь могущественного властелина, впоследствии он был защищаем им, как будто тот был главой семьи. Такое отношение… указывает на фидуциарное отношение, похожее на вассальное. Это отношение покровительства в обмен на преданность имеет тенденцию становиться основой организации всего египетского общества. Оно является основой отношений феодала к своим вассалам и крестьянам, как и отношений фараона к своим чиновникам. Сплоченность индивидов в группах, подчиняющихся общим покровителям, основана на этом воззрении, вплоть до самой вершины пирамиды, до самого короля, которого считают как ‟наместником своих предков‟, так и ‟вассалом богов на земле”… Тот же, кто находится вне этой социальной скрепы, тот ‟человек без хозяина”, он лишен всякого намека на покровительство и, соответственно, находится «вне закона»211.

Первой характеристикой развитого феодального государства является многократная градация рангов, выстроенных в единую пирамиду взаимной зависимости. Его вторая отличительная