Генка закончил с мытьем столов, подоконника и полок и понял, что в квартире тихо. Заглянул в комнату — Инночка, оказывается, разложила диван, постелила простыню, надела на подушки наволочки. Правда, одеяла не нашла, укуталась пледом с головой, отвернулась к стене…

Он постарался думать не о том, что она — вот, рядом, в его постели, а о том, что ванна свободна.

В госпитале брезгливому Генке было трудно с помывкой — усесться в общественное корыто он не мог, как не мог попросить помощи у медсестер или санитарок. Дома он наконец мылся так, как мечтал об этом все последнее время. Через час вышел из ванной и тяжело задумался: где, собственно говоря, спать? Диван, единственное в квартире спальное место, был занят. Ничего не оставалось, как устроиться рядом со спящей Инночкой. Он лег «по стойке смирно» и попытался заснуть. Конечно, из этой затеи ничего не получилось. Он десять месяцев мечтал оказаться рядом с любимой женщиной! Теперь он мечтал о мече из какого-то, вычитанного еще в школе, средневекового предания, где благородный рыцарь был вынужден делить ложе с чужой невестой. Черт, наверное, даже меч не решил бы его проблемы, ведь никакой меч между ними не может запретить думать. Стало прохладно, но встать и закрыть окно было невмоготу. Инночка заворочалась во сне, повернулась к нему и протянула руку. Рука наткнулась на его плечо. Видимо, успокоенная теплом этого плеча, она придвинулась совсем близко, стащила с себя часть пледа и накинула на Генку. Не просыпаясь. Он теперь не только знал, что она рядом, он ее чувствовал всем телом, точнее — левым боком. Длинные гладкие ноги касались его ног, своим плоским животом она прижалась к его бедру, а руку, согнутую в локте, устроила на его груди, обхватив ладонью правое плечо. Волосы у нее были мокрые после ванны, еще он чувствовал тонкую ткань — надо полагать, она надела какую-то футболку. Сколько ночей он провел, думая о том, как будет лежать рядом с ней, и теперь лежал, боясь пошевелиться. Не потому, что боялся побеспокоить… Его бы воля, он беспокоил бы ее абсолютно бессовестно дня два без перерыва, а потом передохнул бы немного и… Но утром она проснется и увидит его отвратительную рожу, его шрам. Конечно, лучше не начинать.

Проснулся Генка от восхитительных запахов. Инночка, ранняя пташка, успела сбегать в супермаркет и что-то азартно сооружала на кухне. Завтрак. Восемь месяцев в горах он жрал консервы и кулинарные импровизации Бугая, поварскими талантами, мягко говоря, не блиставшего. Потом, в госпитале, давиться по утрам убогой кашей, чаще всего — манкой на воде. И вот сейчас это забытое великолепие — запахи жареного лука, свежих помидоров, плавящегося сыра… Он потянулся и привычно поморщился — шрам неприятно натягивал кожу. Но в это утро даже шрам казался совершенно не важным.

— Что, и в правду говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок? — рассмеялась ему навстречу Инночка, румяная, растрепанная и откровенно счастливая.

Она стояла босиком на свежевымытом полу, одетая, видимо, в ту же самую майку, что была на ней ночью, и широченные темные спортивные штаны. Этот домашний вид потряс Генку даже больше невозможной вчерашней — или сегодняшней — совместной ночевки. Если бы не случайный осколок, навсегда изуродовавший его лицо и тело, все должно было быть именно так: смеющаяся босая жена, потрясающе вкусно пахнущий завтрак, радостное предвкушение очередного самого лучшего дня в его жизни.

— Садись, — сказала Инночка, радостно глядя снизу вверх в его лицо. — Все готово уже.

Генка дернулся, инстинктивно отвернулся, пряча свой шрам от ее взгляда.

— Ну, ладно, умойся сначала, — будто не поняла его движения Инночка. — Только скорее, а то остынет все. Я ужасно есть хочу. Мы же вчера оба весь день с тобой голодали…

В ванной Генка долго плескал в лицо холодную воду, уговаривая себя, что ничего особенного не происходит. Просто они оба вчера весь день голодали, вот она и приготовила поесть. И ничего это не должно значить.

Они сидели за кухонным столом, Генка старался есть не слишком жадно, и все время слегка отворачивался, пряча от нее шрам. Инночка рассказывала планы на сегодня: сначала она отдраит до блеска всю квартиру, невозможно же дальше жить в этом нежилом, мертвом запахе. Потом надо сбегать домой, взять кое-что из одежды, не может же она все время щеголять в таком рабоче-крестьянском виде. А потом они пойдут гулять, нельзя же все время торчать дома, надо и свежим воздухом дышать, а значит — гулять. Не в кино, не в кафе, а просто гулять, бродить в парке, Генке надо много гулять, чтобы организм пришел в норму.

Гулять Генке не хотелось, но спорить он не стал — вдруг к тому времени, когда она выполнит все свои планы, уже стемнеет? Если будет темно, а она будет идти слева — можно и погулять. Почему бы, в конце концов, себя не побаловать? Конечно, она скоро наиграется в Мать Терезу, конечно, она скоро его бросит, но сейчас — почему бы и нет? А еще было бы здорово, если бы волосы отросли. Тогда можно будет просто занавешивать это уродство. И прохожие не будут шарахаться…

Весь день он пытался помогать ей по хозяйству. Получалось не очень, он порядком ослабел в госпитале, простое поручение — снять и вытряхнуть шторы — приходилось выполнять в три приема, с перекурами. Когда она ушла домой за одеждой — по крайней мере, так она сказала, — Генка впал в меланхолию. За сегодняшний день он безоговорочно, по-детски поверил, что не все кончено. Она была такая простая, такая естественная, такая необходимая… Прошло больше часа. Что можно собирать столько времени? Гардероб английской королевы? Конечно же, она ушла навсегда. Проспала с ним рядом целую ночь, показала, что не такой уж он и противный, навела порядок в квартире, накормила немыслимым омлетом — и ушла навсегда…

В дверь Инночка не позвонила и не постучала, а поскреблась, как кошка. Ногтями. Открывая, он думал — почему? А потом вдруг понял: он так и не зажег свет. И она, наверное, решила, что он спит. И не хотела беспокоить. Но все это была полной ерундой. Главное — она вернулась! Он не ожидал этого. Или все же ожидал? Мечтал, да. Но не верил.

Она с трудом втащила в квартиру баул, сказала, что потом разберет, а сейчас им пора гулять.

На улице моросил классический осенний дождь, мелкий, нудный и холодный. Генка наслаждался происходящим: темно, безлюдно, в такую погоду хороший хозяин собаку из дому не выгонит. А если никто его не видит, то можно представить себе, что никакой он не урод, обычный нормальный человек, гуляет вот с любимой женщиной, никого не трогает.

Инночка мерзла. Еще днем, когда она мыла полы, ее угораздило занозить палец. Щепочку она, конечно, сразу вытащила, а вот обработать ранку йодом поленилась. Палец дергал нещадно, наверняка будет нарыв, что-то иммунитет у нее ни к черту последнее время.

— Тебе холодно? — спросил Генка. Она кивнула, и он обнял ее за плечи.

Так они и бродили под дождем, как два восьмиклассника на первом свидании, которым абсолютно не о чем говорить, а чем еще можно заниматься на свидании, они просто не знают.

Дома Генке пришлось помогать Инночке раздеваться, ее колотила крупная дрожь, а пытаясь снять сапоги, она чуть не упала. Он заглянул ей в лицо и сразу понял, что она не просто замерзла до полусмерти. Судя по всему, у нее здорово поднялась температура. Генка на руках отнес ее на диван, укутал и одеялом, и пледом, и пошел на кухню ставить чайник. Когда он вернулся, она лежала с закрытыми глазами и, казалось, спала. Он не стал ее беспокоить, пошел за компьютер. Но виртуальная войнушка после настоящей, выглядела просто убогой. Он невольно анализировал дислокацию врагов, характер их передвижения, и через час пришел к выводу: в настоящей жизни любому из подразделения «головорезов» покойного дяди Леши понадобилось бы от силы пятнадцать минут, чтобы в одиночку, без шума и пыли, перерезать дюжину этих компьютерных врагов.