— Разберемся. — Командор нагнулся за десинтором, который одинаково действовал как в воздухе, так и в воде.

— Стойте, стойте! — вскочила на ноги Ардиень, и тут крупная безухая голова, отдаленно напоминающая кошачью, явила себя из морской пучины и мерными толчками начала приближаться к берегу. — Это же сирвенайя певучая, она мать всех брошенных детенышей! Ее мой батюшка для Юшеньки прислал…

Пятнистая «певучая мать» неторопливо приблизилась к берегу и, шлепнув ластами, наполовину выползла на сушу и перевернулась на спину, выставив белесое брюхо с отчетливыми рядами выпуклых розовых сосцов. Мохнатый свянич, доселе прятавшийся под коряжиной, на которой пристроилась Ардинька, подбежал к уже успокоившейся воде и ко всеобщему изумлению забрался на тугобрюхую, точно надувной матрац, тушу. Он мелодично засвиристел и, обернувшись к Ардиени, призывно махнул лапкой. Царевна торопливо развернула длинноногого малыша и опустила его на влажное молочное брюхо; ни секунды не помедлив он, даже не успев открыть глазенки, безошибочно ткнулся в доверчиво подставленный сосок.

Все потрясенно наблюдали сказочную картину.

— Сирвенайя будет приплывать сюда каждый вечер, — доверительным шепотом сообщила Ардиень, придерживая крошечного обжору за шоколадную попку. — Слаще ее молока на свете не бывает.

— Ты, царевна, Юшку-то вовремя отыми, не давай ему лишку наедать, а то ночью криком изойдется, — ворчливо проговорила Паянна, опасливо подбирая ноги.

Впрочем, взгляд ее прищуренных глаз был отнюдь не пуглив — так, наверное, в ее тихрианском утреннем краю глядели на врага, прикидывая, а не сделать ли из него союзника.

Принцессе этот взгляд почему-то запомнился.

Ардинька между тем смущенно улыбнулась, не желая, видимо, объяснять грозной домоправительнице, что, нянчась сразу с двумя малышами всю эту зиму, она все-таки набрала необходимый опыт, и осторожно подняв сосунка, отошла из воды.

— Чудненько! — восхитился Юрг, набрасывая на нее свой плащ, чтобы она не продрогла.

— Совершенно с тобой согласна, — задумчиво проговорила принцесса; — вот только… Мне тут внизу, возле дна морского, пришла в голову какая-то оч-чень важная мысль, но это пятнистое диво ее спугнуло. Теперь, сколько ни пытаюсь, ничего не могу припомнить.

Сирвенайя фыркнула, сгоняя с себя свянича, сползла обратно в море и почти не шевельнув ластами исчезла, мгновенно набрав крейсерскую скорость. Ю-ю, взвизгнув, ринулся было следом, но Паянна поймала его за пятку.

— Ты вот что, княжна, — проговорила она, подымаясь. — Ежели хочешь что вспомнить — плюнь и займись другим делом. Потом само собой припомнится.

— Опять плеваться… — брезгливо пробормотала принцесса. — И что это у вас сегодня все советы какие-то одинаковые? А для других дел уже поздновато. Прокачусь-ка я лучше.

— Смотри, не простудись! О, локки полосатые…

Однако прокатилась. Крылатый конь недовольно всхрапнул, почувствовав под копытами нелюбезную его сердцу мелкую гальку. Восточный мыс. Первая луна уже покатилась вдогонку заходящему солнцу, и пепельно-лиловое марево прикрыло цепь островов, убегающую к архипелагу Алэла. Тут же непрошено приплыла мысль, что ведь у Невесты тоже есть луна, исполинская, изрытая темными провалами… Забавно, и что это ее так тянет на эту пережаренную планету? Да ничего не тянет, просто немножечко любопытно, и все. Достаточный повод, чтобы заглянуть туда еще раз. Одним глазком. Хоть па минуточку…

О, проклятие, те же самооправдания и на том же самом месте! «Хочу» — вот достаточный повод для принцессы Джаспера. Так было, так есть и так будет.

— Подожди меня здесь, — шепнула она коню, соскальзывая с седла. — Я ненадолго…

И джасперянский вечер сменился предрассветным ослепительным сиянием невестийской луны. В воспоминаниях она казалась даже не такой неправдоподобной, как на самом деле. Точно готовая обрушиться в хаос столпообразных утесов, громадная, ослепляющая, она была как-то по-драконьему безжалостна в холодном своем сиянии; белый мертвенный свет давил на кожу ощутимо и упруго, так что от него хотелось уползти в тень. Было в нем что-то от неумолимой тяжести палаческого топора…

Принцесса уже приготовилась нырнуть в знакомую лазейку под панцирной листвой, как вдруг навстречу ей вылетел какой-то меховой ком, от которого она отшатнулась, приняв его за здешнего зверя; но край лиственного полога с металлическим звоном приподнялся, и с радостными криками навстречу ей высыпала целая ватага невестийцев. Она досадливо поморщилась — ну вот, опять сейчас начнется поголовное упадание ниц и поскуливание: «Выбери меня…»

Ничего подобного. Кто-то подхватил с земли самодельный мяч и запустил в нее, так что ей понадобилась вся природная ловкость, чтобы увернуться. Раздались одобрительные возгласы, ну совсем как на турнире. Заметив, что в нее снова целятся, она успела приготовиться и отпрыгнула в сторону легко и непринужденно, думая только от том, чтобы не забыться и в следующий раз не представить себе привычное ничто, как она делала всегда, когда хотела ускользнуть от чего-то нежелательного.

Но тут случилось вовсе невероятное: кто-то совсем непочтительно подставил ей ногу, и она, ойкнув, растянулась на земле, царапая себе коленки.

— А ты увертлива, хорошо играешь, — одобрительно произнес виновник ее падения. — Только вот забываешь под ноги глядеть. Ушиблась?

— Дал бы руку, — проговорила она, пытаясь подняться.

— Это еще с какой радости? Лежи, тебя же вышибли!

Она с замиранием сердца почувствовала, как стремительно теряет добрый десяток лет, превращаясь в проказливую пигалицу, гоняющую мяч со своими братьями на заднем дворе королевской резиденции. Именно там ей в последний раз в жизни ставили подножку…

Меховой ком прошелестел у нее над головой и шмякнул ее обидчика по плечу. Тот взвыл от обиды и повалился на землю, дрыгая ногами:

— У, крылан меня забери! Говорил же — нельзя девчонок в игру принимать! Как засмотришься, так сразу удар проморгаешь… — он перевернулся на живот и подполз к ней, извиваясь, как уж. — А ты вообще-то откуда взялась?

Не желая вдаваться в объяснения, она неопределенно кивнула куда-то вправо.

— Из Троекошного подлесья, что ли? — настаивал он.

— Еще дальше.

— Врешь! Таких малолеток, как ты, дальше соседнего подлесья не пускают.

Она пригляделась к нему повнимательнее: заходящая луна высветила узкое большеглазое лицо какого-то странного матово-оливкового тона, словно никогда не видавшее солнечного света, безусое, не тронутое никакими житейскими невзгодами. Ведет себя, как сопливый несмышленыш, а ведь на голову выше Флейжа, да и лет ему примерно столько же.

— А я не очень-то спрашиваюсь, — проговорила она, стараясь держаться с ним на равных и для пущей убедительности показывая ему кончик языка.