Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Знаю. Он со своим другом жизнь мне спас. Но я не погиб. Машину поезд раздавил, а я уцелел. Хорошо, что меня мертвым считают. Хорошо, что не ищут. Да и не найдут меня здесь. Разве что случайно. Вы же случайно меня нашли…
– Мы охотничью избушку искали. А нашли развалины. Тропинка к тебе привела.
– А про избушку откуда узнали?
– Женя в ней раньше бывал. Вместе с братом.
– С братом, – эхом отозвался Зиновий.
И долго-долго смотрел на Женю немигающим взглядом.
– С братом, значит. А где сейчас брат?
– Говорит, что медведь задрал.
– Медведь… Говорит… Сказать что угодно можно… Да, так я и думал. Он это… Он и пришел… – непонятно к кому обращаясь, проговорил Зиновий.
– Эй, это ты о чем? И с кем?
– Да так, мысли вслух. Плохой он человек, твой Женя. Но человек. Поэтому пусть живет. Если выживет…
– Ты же говорил, что рана не смертельная.
– Рана нет, не смертельная. Но его брат к себе зовет, он может уйти.
На какой-то миг Наташе показалось, что она сходит с ума.
– Какой брат? Кого зовет?
– Не обращай внимания, – рассеянным взглядом скользнул по ней Зиновий. – На меня иногда находит.
В печи закипели сразу два чугунка с водой, в каждый из них он бросил по нескольку пучков разных трав. В одном оставил кипятиться нож и кусачки, а другой вынес во двор, чтобы остыть.
Сначала он полил на рану спиртом из фляжки, затем с помощью примитивных, но продезинфицированных инструментов вытащил из груди раненого древко стрелы. К счастью для себя, Женя был без сознания, поэтому ничего не чувствовал и не кричал от боли. Зато Наташа скрежетала зубами, невольно представляя себя на его месте.
Рану Зиновий сначала обработал отваром собственного приготовления, затем смазал каким-то бальзамом, перевязал ее куском чистой простыни.
– Теперь все зависит от него самого, – кивая на бесчувственного больного, сказал он. – От силы его организма, от силы его души. Ты, наверное, голодна?
– Спасибо, что догадался, – вымученно улыбнулась Наташа.
Она действительно хотела есть, но вряд ли бы она сейчас смогла прикоснуться к еде. И зачем она только смотрела, как Зиновий вытаскивает стрелу из сквозной раны?
– Бледная ты, – покачал головой Зиновий. – Встряхнуться тебе надо. Я, наверное, баньку затоплю.
Наташа криво усмехнулась. Вспомнила, как они с Женей сходили в сауну. До сих пор парятся…
– Что-то не так?
– Хорошо живешь, думаю. Даже банька есть.
А банька бы ей действительно не помешала. После баньки и аппетит бы прорезался. А если бы у Зиновия еще и самогоночка нашлась, совсем было бы здорово. Самогоночка к понюшке порошка. Или понюшка к самогоночке…
– Есть. Своим руками срубил. Первое время худо было: ничего не умел. А потом приспособился. Пошли.
Он провел ее в свою баньку, которая находилась недалеко от дома, но в лесу, возле оврага – чтобы в него и стекала использованная вода. Небольшой сруб метра два на три, крытая железом крыша, крохотный предбанник, каменка, котел и баки с водой. Чисто деревенская баня.
– Воду из родника ношу, – сказал Зиновий. – Ключевая, ледяная, пока согреешь…
Он деловито набросал в печь дров, подложил под них сухой мох, зажег огонь.
– А мы разве куда-то торопимся? – спросила Наташа.
Она сидела на лавке в предбаннике, наблюдая за Зиновием. Недалеко в доме лежал раненый Женя, но ей было абсолютно все равно, что с ним будет. Сейчас ее мог волновать только Зиновий. Основательный мужик, надежный. И непонятно отчего, но очень высокий градус обаяния – грубого и дикого, но настоящего, мужского. А еще она помнила, какой у него размер. Ей вдруг захотелось верить, что в этой баньке они будут париться вместе…
– Нет. Но тебя накормить надо.
– Не надо. Здесь давай побудем.
Ей не хотелось уходить из холодной, но уже такой уютной баньки. Ей вообще никуда не хотелось уходить из этих мест. Так бы и осталась здесь с Зиновием. Ни электричества тут нет, ни телевизора. Зато сам Зиновий – источник сексуального напряжения… На ум ей невольно пришел образ Распутина из какого-то фильма – немытый, нечесаный, в одних кальсонах, босой. Но, говорят, он такой силой обладал, что саму царицу на грешные мысли пробивало. Кто его знает, возможно, Зиновий по своей внутренней силе – второй Распутин. И уж куда более привлекательный! Чистые волосы, ухоженная борода, до блеска начищенные сапоги. Чувствовалось, что мужчина следит за собой. А уж какой у него размер… Наташа с нетерпением ждала, когда согреется вода и натопится банька…
– Побудем, – кивнул Зиновий.
И сел рядом с ней. Предбанник крохотный, скамейка короткая – он просто физически не мог сидеть, не касаясь Наташи. От его прикосновения у нее по нервам словно побежал слабый, но приятно щекотящий ток. Так бы и сидела всю жизнь…
– Это правда, что ты простил меня? – спросила она.
– Святая правда.
– И не злишься?
– А должен?
– Будь я на твоем месте, я бы тебя убила.
– Но на моем месте – я, а ты – на своем. Что вы там натворили с Женей? От кого убегали?
– Тебе кто-то сказал, что мы от кого-то бегаем? Или сам догадался?
– Жизнь у меня такая. Самому обо всем догадываться надо.
– Значит, отшельником здесь живешь?
– Да.
– Откуда тогда эти баки, котел в печи, железо на крыше?..
– Не только это, много еще чего. Я сюда в одних трусах попал. Лодка только была, топор и леска с крючком. А потом я избушку в лесу нашел. Но там житья от гнуса нет, поэтому сюда ее перенес. Землянку сложил, там у меня сейчас погреб. Трудно первое время было. Ничего, выжил. Сначала на уток охотился, затем на зайца перешел, а там соболь пошел, куница. Добывать пушнину приловчился и в заготконтору сдавать. Это в ста верстах отсюда. А в шестидесяти верстах – село, там я тоже иногда бываю. Так что я не совсем отшельник. Корова у меня есть – молоко, масло. Даже коня взял, чтобы пешком не ходить.
– Хорошо живешь. Как бы не раскулачили.
– На все воля божья. Нравится мне здесь.
– Знаешь, мне тоже. Ничего, что мы нарушили твой покой?
– Нарушили. Но ничего. Соскучился я по тебе. Очень соскучился…
– Я его предала, а он соскучился…
– Ты просто непутевая.
– Спасибо за комплимент! – фыркнула Наташа.
Это высказывание в свой адрес ее скорее развеселило, чем разозлило. А чего обижаться? Она действительно непутевая, всегда такой была.
– Это не комплимент, – покачал головой Зиновий. – Это правда.