Достоевскому, современный поэт в балладных стихах показывает «крайнее» сознание человека, стоящего на грани реального и ирреального, на грани сна, сумасшествия, тесно переплетая трагическое и комическое [106]. Конечно, в таких стихах, как и у многих поэтов-авангардистов, мы не обнаруживаем традиционного балладного сюжета, в них нет динамики в развитии событий, а есть лишь мистико-фантастическая составляющая, что подтверждается и другими поэтическими циклами: «Репейник», «Трамвай», «Любовь бессмертная – любовь простая», вошедшими во вторую книгу стихов поэта «Holiday» (1999).

В данных циклах, на наш взгляд, обнаруживается синтез балладного стиха, стихотворения-монолога, притчи и даже басни. Например, в цикле «Репейник» жанровым маркером басни является доминирование басенно-аллегорических животных, которые, по мнению И. Кукулина, способствуют овеществлению «театрализации неврозов» [170, с. 25]. Обилие зоологических образов, таких как лев, волк, заяц, лисица, петух, жаба и т. и., создает ощущение кошмара, абсурда, всеобщего хаоса. Этот хаос не только окружает человека, но и проникает в его сознание, зомбирует его:

Намедни сон сошел: солдат рогатых рота,

и льва свирепого из клетки выпускают,

он приближается рычащими прыжками,

он будто в классики зловещие играет,

но чудеса! – он, как теленок, кроток:

он тычется в меня, я пасть его толкаю

смешными, беззащитными руками,

глаза его как желтые цветочки,

и ослепляет огненная грива.

Но глухо матушка кричит из мягкой бочки:

Скорей проснись, очнись скорей, Данила.

И я с откусанным мизинцем просыпаюсь [10].

«Откусанный мизинец» в данном случае становится репрезентативным амбивалентным атрибутом балладного стиха: с одной стороны, он смещает границы мира сна и реальности, а с другой – выступает маркером мистификации, который одновременно вселяет ужас и страх. В этом отношении дисгармоничный мир «Репейника», на наш взгляд, во многом перекликается не только с поэзией Е. Шварц, но и с хаотичным миром книги стихов Н. Заболоцкого «Столбцы» (1929). Д. Воденников, подобно поэту-предшественнику, через неожиданные смысловые столкновения, алогичную метафору, парадоксы также дает смещенное представление о норме и закономерностях человеческого бытия. Современный автор активно использует жанровые атрибуты баллады, такие как мотив сна, проникновение миров, драматический диалог между миром и лирическим героем, тесно слитым с образом автора. Не случайно и обозначение имени Данила. На наш взгляд, поэт соотносит своего героя и с ярким образом поэта-авангардиста Данилы Давыдова, что еще более усложняет идейно-смысловую составляющую цикла.

Аллегорические басенные звери в синтезе с жанровыми признаками баллады, притчи не столько дают авторское натурфилософское представление о мире, сколько передают деформированное представление о современной действительности и потерянности в ней отдельного человека. Как и в романах-трагедиях Ф.М. Достоевского, в раннем творчестве Н. Заболоцкого, в циклах Е. Шварц и Д. Воденникова в центр поставлен человек, который ищет выход из антропологического тупика, хаоса и безумия:

Скоро, скоро придут и за мной и возьмут руку,

и возьмут ногу мою, и возьмут губы,

даже синие глазки твои у меня отнимут,

все возьмут – только волчью и заячью муку

не отнять им, ибо терпеть убыль,

а они не хотят ни терпеть, ни гибнуть

Ибо скоро конец голубой и быстрый,

ультракрасный и медленный, будто карри,

будет волк рычать, будет заяц биться,

будет масло пускать золотые искры,

будут ждать меня многоумные твари,

будут плавать в уме, как в лазури, лица:

кот и петух, петух и лисица [10].

В понимании основной поэтической идеи весьма важное идейно-смысловое значение получает и само название цикла. Репейник имеет множество магических свойств. В народе, с одной стороны, он воспринимается как символ выживания, приспособленности к любым условиям, борец со злыми духами, а с другой – при определенных условиях он может нести смерть. В славянской мифологии за ним закрепилось символическое значение «цепляющий» счастье, удачу, благополучие. Д. Воденников также использует образ репейника как символический. Однако, на наш взгляд, для поэта важен этот образ не столько как притягивающий к себе счастье, а, скорее всего, как образ, собирающий, скрепляющий фрагментарное, «рассыпанное» сознание лирического «Я», которое превращается в автономную целостность. Посредством данного образа автор подчеркивает одновременное умирание и дальнейшее воскрешение «рассыпанного» сознания:

Вот репейник мятный.

Какое ему дело,

что под ним спит золотое мое тело?

Он, нарядный, мохнатый,

наелся мной и напился,

я лежу под ним в очках и горячих джинсах.

Но, живее меня и меня короче,

он меня не хотел и хотеть не хочет.

Ты же: почки, почки сбереги мои, мати.

Я не так, отче,

не так хотел умирати [10].

На первый взгляд, поэтические тексты, вошедшие в цикл Д. Воденникова, так же как и у Е. Шварц, кажутся разрозненными; хаотичными выглядят и персонажи, мистические образы, но и они цепляются внутренними межтекстовыми связями, демонстрируя процесс скрепления фрагментарного сознания.

Как мы смогли убедиться, современная отечественная поэзия отличается жанрово-видовым, проблемно-тематическим, стилевым разнообразием. Для нее прежде всего характерна неоднородность поэтических практик. Рассмотрение особенностей развития жанровой динамики баллады, путей трансформации ее жанровой формы, на наш взгляд, напрямую зависит от неоднородности современных поэтических практик, развивающихся в двух направлениях, – «традиционной» и «авангардной». «Традиционная» линия в отечественной поэзии ориентируется на творчество поэтов-классиков. Особый лиризм, глубина чувств и эмоций, наличие образа лирического героя, тесно слитого с образом автора, становятся ее характерными отличительными чертами. Поэты-авангардисты нарушают представление о традиционном лиризме и образности. Они ориентируются на эпатажность и эклектичность поэзии футуристов, конструктивистов и др. авангардных литературных течений первой половины XX в.

Жанровая гибкость баллады, ее синтетическая природа привлекает внимание как поэтов-традиционалистов, так и авангардистов, однако характер ее развития разный. Поэты «традиционной» парадигмы активно разрабатывают лирическую балладу, в которой наблюдается жанровый синтез элегии, стихотворного рассказа. В творчестве поэтов 1990-х гг. О. Хлебникова, О. Чухонцева, С. Кековой, И. Кабыш и др. доминирующее элегическое начало прежде всего проявляется в переживании невозвратимости прошлого, быстротечности времени, потери духовных связей с малой родиной, своими «корнями». Традиционный балладный герой трансформируется в лирического героя, тесно слитого с образом самого поэта. Это герой – рефлексирующая, одинокая личность, философски смотрящая на прошлое и настоящее, глубоко переживающая чувство утраты. Балладная атмосфера в таких произведениях создается за счет особого драматизма, мотива сна, передающего ощущение стертости границ реального и ирреального; введением библейских образов и сюжетов. Маркером жанра часто становится и заголовочный комплекс.

В балладах О. Хлебникова преобладает тема провинциального города как мифологического