Когда Иван жил со мной, мы ходили на крышу завтракать, поднимались по винтовой лестнице, он нес диванные подушки, а я – корзинку с булками и кофейником; красные крыши сияли под солнцем, а река лежала вдалеке ртутной дрожащей полосой, кто бы мне сказал тогда, что я возненавижу утро и больше никогда не поднимусь на крышу до полудня.

У франков было такое слово «hlot», что означает «жребий», так вот это слово сидит у него в груди вместо сердца. Я не сержусь из-за конверта, моя мечта об академии давно поблекла, тем более что возраст уже на самом краю. Но он оставил меня одну, зная, что одна я жить не умею.

В детстве я читала, что колюшки, жившие в аквариуме, пытались наброситься на красный почтовый фургон, припаркованный за окном, потому что красный для них – цвет опасности. В той же книге говорилось, что самка канарейки проталкивает солому в стенки гнезда, даже если нет ни соломы, ни гнезда. Я тоже так живу, одним инстинктом, бросаюсь на красное и проталкиваю солому, которой нет.

Мужчины это за версту чувствуют, особенно когда ты одна, и первым мне напомнил об этом сукин сын Гарай. Кажется, это было воскресенье, конец ноября. Понти отлучился на минуту, я сидела на полу в трико, простуженная и злая, позировать пришлось дольше, и я опаздывала на уборку в школе к семи часам.

Гарай мирно полировал какую-то раму, устроившись на подоконнике, но, как только дверь за Понти закрылась, он спрыгнул с окна, подошел ко мне сзади, схватил и прижал затылком к своему животу. Дышать было трудно, перстень на указательном пальце больно врезался в губу, он держал меня минуту или две, от него крепко пахло мебельным лаком. Когда он меня отпустил, мне казалось, что на затылке у меня остался след от пряжки ремня, а на губе – профиль Карлоса Первого, потому что кольцо у сукина сына сделано из сплющенной монеты в пятьсот рейс.

Радин. Вторник

– Ваш друг был хорошим пациентом, – сказала сестра по имени Каска, когда он нашел ее в процедурной комнате. – Он нарисовал меня в профиль шариковой ручкой. Вчера он выглядел беспокойным и все спрашивал, нет ли к нему посетителей. А вы все не шли и не шли!

– Я могу поговорить с доктором?

– Не советую его трогать. Доктор просто в бешенстве, второй смертный случай в отделении. А я думаю, что бог взял сеньора к себе потому, что пришло его время. – Она быстро перекрестилась и поцеловала кольцо на указательном пальце.

– Какой диагноз поставили Гараю? Мне говорили, что дело было в красных водорослях. Я должен знать, что на самом деле случилось.

Каска сказала, что принесет бумаги, и скрылась за дверью для персонала. Отделение токсикологии находилось на последнем этаже, окна были огромные, ветер бился в них всей грудью, стекла звенели, и Радин вспомнил, как провел свой первый вечер в Кашкайше. Это было четыре года назад, в начале весны. Урсула не приехала в аэропорт, телефон у нее не отвечал, и Радин поехал на электричке прямо к морю.

Городок был курортным, хотя и вышедшим из моды, вдоль берега желтели ампирные фасады гостиниц, к ним вели кипарисовые аллеи. Он нашел комнату в отеле с названием «Boca do Inferno», что означало пасть дьявола, окна номера выходили на длинный пирс, украшенный выцветшими флагами, на пирсе сидели мальчишки с удочками.

Он выпил все вино, найденное в мини-баре, а потом сидел за письменным столом и слушал, как в окна комнаты бьется мокрый ветер. Океанская вода тяжело двигалась где-то внизу, в темноте, пасть дьявола открывалась и закрывалась, и Радин понял, что хочет вернуться домой. Он заставил себя забыть об этом, спустившись в гостиничный бар, надрался там как следует, а наутро позвонила смущенная Урсула: она перепутала день, она за ним сейчас же приедет.

– У вас все хорошо?

Радин открыл глаза. Каска стояла над ним с озабоченным видом, держа в руках раскрытую папку с досье.

– Ваш друг поступил в клинику в воскресенье, верно? С отравлением?

Радин кивнул, встал и тоже заглянул в папку. Каска важно прочла:

– Неподвижные расширенные зрачки, судороги, расстройство речи. Ну вот, вся клиника налицо. В день прибытия сульфат магния, физраствор.

– Гарай что-нибудь просил мне передать?

– Нет, он ушел тайком, в больничном халате. Я вам его вещи принесу!

Радин сказал, что вещи заберет позже, вышел на паркинг, сел на парапет и закурил коричневую сигарку. Итак, Гарай сбежал. Его хотели отправить на тот свет, но не рассчитали дозу отравы. Или наоборот – хотели заткнуть ему рот на один вечер, но сдуру чуть не прикончили.

Очнувшись в больничной палате, Гарай стал размышлять о тех людях, что могли захотеть его смерти, и у него, наверное, получился приличный список. Поэтому он позвонил мне сегодня утром. В полицию он обращаться не станет, там его никто не пожалеет. Тьягу так и сказал: тот еще fraudador и вот-вот загремит на рудники!

Бедняга Гарай, которого я целых пять минут считал мертвым, стоя у голой железной кровати, пока в палату не вошла кастелянша с охапкой белья. Ваш приятель самовольно выписался, сказала она, да еще прихватил казенную одежду, теперь он сам будет объясняться со страховой компанией. А мы умываем руки!

Будь на моем месте настоящий сыщик, он бы пришел на открытие выставки и глаз бы не спускал с фигурантов дела. Но за дело взялся дилетант, ничего не добился, только развел бессмысленного шороху, да так успешно, что поиски аспиранта потянули за собой покушение на убийство. Эпоху львов сменила эпоха лис, как писал один итальянец.

Хотел бы я открутить эту пленку назад, на утро воскресенья, и снова оказаться в купе ночного поезда, где попутчик спустил ноги с полки и принялся рассуждать в темноте, оказаться там – и крепко заснуть как раз в тот момент, когда прозвучало: галерея Варгас, возле ратуши.

* * *

Двери в галерее были нараспашку. Возле входа стоял фургон с нарисованным на кузове идальго в желтой шляпе, двое парней разгружали ящики с надписью Garrafeira Nacional.

– Мадеры нужно больше. – Растрепанная Варгас стояла в холле с телефоном. – Привезите сыр и фрукты за два часа до начала!

Она помахала ему рукой и ткнула пальцем в сторону кабинета, Радин прошел туда, но садиться не стал. Стоя у окна, он увидел, что фургон развернулся и уехал, на мостовой осталось несколько связок соломы.

– Гарай жив, он сбежал из госпиталя, – сказал он, когда Варгас появилась в дверях.

На ней был белый свитер до колен и вязаные колготки. В галерее было холоднее, чем на улице, наверное, из-за железных стен.

– Вы пришли, чтобы это сообщить?

– Думал, это важно. К тому же я должен задать вам несколько вопросов.

– Как частное лицо? – Она встала на колени и принялась распечатывать одну из коробок с надписью «fragile». – А вы принесли мне деньги, которые выманили обманом?

– Нет, я их уже отработал. Вы получили книгу, а полиция до сих пор не узнала о вашем спектакле на мосту. И о том, что вы собираетесь выставить на аукцион картины сомнительного происхождения. В монографии Крамера описана совершенно другая серия, а он был к художнику ближе всех и вряд ли мог ошибиться.