— Вы это о чём, Николай Петрович? — не понял зам.

— Забыл уже? Как мне заикнуться Олегу Власовичу о просьбе Боронина? Он же предупреждал: никому не сообщать о его приезде?

— Николай Петрович, а вы что-нибудь о джиу-джитсу слышали? — вдруг остановился Тешиев и улыбнулся хитрой восточной улыбкой. — О японской борьбе?

— Да брось дурачиться, Николай! — отмахнулся прокурор. — У меня забот полон рот, а он с японцами лезет. Ты думай, как выбраться из ситуации.

— Нас в полковой разведке, в войну, книжку японца Ашикаги наизусть зубрить заставляли и каждый приём борьбы до мокрого нижнего белья отрабатывать.

— Ну что ты в самом деле, Николай? — не выдержал Игорушкин и хлопнул по столу ладонью от возмущения. — Хорош бузить! При чём здесь японская борьба? Войну приплёл! С кем воевать собрался?

— Приёмчик один вспомнил, Николай Петрович, — усмехаясь, успокоил тот Игорушкина. — Ойя уби шимэ[17]. Так называется.

Прокурор области открыл было рот, да так и застыл, а заместитель, выдвинувшись на середину кабинета, двигая плавно руками и ногами в такт своих слов, начал показывать:

— Представим, на вас напали. Вы быстро схватываете правой рукой за большой палец разбойника, сжимаете другими пальцами руку противника и вывёртываете её от себя.

Игорушкин в замешательстве молчал, Тешиев изображал замысловатые телодвижения.

— Вы не прилагаете почти никаких усилий и не делаете рывков. Иначе покалечите нападающего. Но реакция мгновенна. Лишь только вы начнёте вывёртывать от себя руку противника, тот благодаря своему же напору мгновенно упадёт. На колени. Перед вами.

— Ну и зачем мне всё это?..

— Только непременно надо соблюдать одно правило.

— Что ещё?..

— Не забыть всё время улыбаться ему.

— Делай что хочешь, — махнул рукой прокурор, так и ничего толком не поняв, — но из этого дерьма надо вылезать чистыми.

* * *

Игорушкин с прилетевшим гостем, распивая чай в комнате отдыха, неторопливо вели беседу, когда дверь приоткрылась и маленькая головка Тешиева, а затем и всё его вёрткое и лёгкое тело проникло в кабинет.

— Разрешите, Николай Петрович? — спросив сначала глазами разрешение у гостя, проговорил заместитель. — Первый секретарь обкома партии Леонид Александрович Боронин звонил. Искал вас что-то…

— Ты же знаешь, я с приездом Олега Власовича переключил свои аппараты на приёмную, — буркнул Игорушкин.

— Я-то знаю. Да Елена, секретарша, вниз бегала. И сейчас её нет. Отлучилась, а за себя никого не оставила. Одно слово, девчонка! — извинился Тешиев. — Вот Боронин ко мне и дозвонился. Просил передать его просьбу.

— Что такое?

— Просил вас с Олегом Власовичем к себе во второй половине дня, — и зам любезно улыбнулся гостю.

— Это как же он проведал? — изобразил крайнее удивление Игорушкин.

— Ну, Николай Петрович… — не переставал улыбаться зам. — У него столько возможностей!

— Выпьешь с нами чайку, Николай Трофимович? — пригласил его Игорушкин, сглаживая неприятную паузу, и глянул на гостя, ожидая его решения.

— Присоединяйтесь, Николай Трофимович, — вынужден был буркнуть тот, размышляя о своём.

Известие заместителя его явно огорошило, но он вынужден был вежливо ответить на улыбку.

— Что скажете, Олег Власович? — Игорушкин, облегчённо вздыхая, отхлебнул из блюдца.

Чай и внезапный визит Тешиева согрели его душу.

Гость ёрзал на стуле. Визит в обком партии не входил в его планы. Более того, он был вреден. Неизвестны намерения первого секретаря обкома. Боронина он совершенно не знал, не имел о нем никакой информации, кроме того, что тот в области правит испокон веков, а выдвигался на партийную работу в верхние эшелоны ещё самим Сталиным. Да и теперь его позиции в Кремле были достаточно прочны, Брежнев ценит. От такого волжского карася всего можно ожидать. Начнёт вопросы задавать, интересоваться причинами поездки. Одним словом, разговором о поездке в Гурьев тут не отделаться. Спросит, зачем сюда завернул, а ведь Рекунков наказывал внимания не привлекать, о предстоящих действиях Генеральной прокуратуры и Андропова никому ни слова!..

— Наш первый, Олег Власович, — подсластил пилюлю Игорушкин, — имеет прямые выходы на самого Леонида Ильича, а тот страсть как любит пострелять кабанов, уток погонять на шлюпке… вот они и сошлись на этой стезе… Частенько, бывало, заглядывал к нам Леонид Ильич.

— Как это всё некстати, — только и смог поморщиться гость. — Но от такого приглашения отказаться не могу.

* * *

Прокурор области Николай Игорушкин редко бывал в столице. Не только потому, что не нравились московская суета, безрадостная погода, непривычный нагловатый шум и беготня, неприветливые, вечно озабоченные лица. Ему казалось, что там всегда от приезжих чего-то ждут: просьб, помощи, сувениров, и поэтому глядят свысока, капризно и неприступно. Даже швейцар в гостинице и тот морщился на человека с чемоданом, остановившегося у дверей.

Четыре раза в год в обязательном порядке он должен был бывать на итоговых совещаниях, но приспособился, изловчился и ездил два раза, а последние несколько лет и вообще появлялся только на годовых парадах, когда собирали прокуроров всей страны, чтобы взбодрить ленивых, поучить глупых, похвалить везунчиков, погрозить пальцем непутёвым. А вместе с этим указать перстом на новые прожекты прокурорского дела. Не быть на таком сборе — верное чепэ.

На таких ассамблеях выступал Генеральный прокурор страны и присутствовала высшая часть партийной власти. Порой позволял озадачивать своим появлением второй человек из Политбюро ЦК. Тогда ловили его малейшее слово, но обычно он многозначительно молчал, однако и это понимали особливо догадливые, чтобы потом в дружеских застольях после совещания, загадочно толковать каждую его мимолетную улыбку, искринку, мелькнувшую в глазах, или хмурый прищур бровей.

Поселяли приезжающих прокуроров в гостинице «Москва» на проспекте Мира, заранее освобождая её от прочей публики. На железнодорожном вокзале встречала каждого чёрная «Волга», и, хотя идти было два шага, Игорушкин никогда пешком не ходил.

Так же относился он и к проверяющим из столицы. Встречать на вокзал или в аэропорт не ездил, посылал Тешиева и только на второй день, по-хозяйски восседая за столом в своём кабинете, ожидал их прихода, заранее расспросив заместителя о впечатлениях прибывших, их намерениях, слабостях и желаниях. Чувства эти ощутимее начали проявляться теперь, когда подпирал возраст и беспощадная доля шестидесятилетнего человека. Подчинённым он вида не показывал, но при случае любил повторять изречения из книжек Гоголя. Крылатым выражением прижилась фраза: нет ничего лучше, чем пыль из-под колёс пролётки уезжающего ревизора…

Таких, как он, проработавших прокурором области четыре пятилетних срока, в Союзе можно было по пальцам пересчитать. Уезжали они по назначению с родных мест в дальние края молодыми, жаждущими славы и карьеры, умирали на чужбине, достигнув желаемых высот, но потеряв малую родину, близких и родных, друзей. Варяги. Одним из таких был