— Like we did last summer, — подсказала Вера.

— А им послышалось «сапоги с лавсаном». Так и пели.

Вера улыбнулась.

— «Сапоги с лавсаном» — это класс! Но «шизгарой» теперь называют любую попсу вообще. В общем, мы друг друга поняли. Не надо ничего запрещать, но было бы здорово, если бы он хоть представление имел, что такое настоящая музыка.

Антонина Ильинична согласилась. Она все-таки научила Андрейку играть на пианино, но не стала мучить его этюдами Черни. У нее был старый советский проигрыватель и виниловые пластинки, она ставила «Времена года» Чайковского, «Детскую» и «Картинки с выставки» Мусоргского, сама играла детские пьесы Моцарта и Шуберта, понемногу рассказывала мальчику об их трагической жизни.

— Бабушка, а почему они все такие несчастные? — спросил Андрейка.

— Когда бог дает талант, он взамен забирает что-то другое, — ответила Антонина Ильинична. — У великих, таких, как Моцарт или Бетховен, он отнимает все.

— Лучше пусть я не буду великим, — решил Андрейка.

— Да, мой золотой, — Антонина Ильинична обняла его. — Лучше будь здоровым и счастливым. Но помни: ни один из них не променял бы свой талант ни на какие блага.

— А почему? — удивился мальчик.

— Потому что талант — самое большое счастье. Даже если ты беден, болен, одинок… Если есть талант, он заменяет все. Идем гулять, засиделись мы с тобой. А то мама нас заругает.

— Нет, бабушка, мама не будет ругать! Мама хорошая!

— Да, родной. Твоя мама лучше всех на свете.

И они шли гулять. Антонина Ильинична боялась отпускать мальчика одного, сидела на лавочке и вязала, пока он гонял с мальчишками в футбол.

Футбол Андрейка обожал. Вера наблюдала за ним, и ее материнское сердце переполнялось гордостью. Его ноги как будто сами собой освоили финты, передачи, остановки, резаные или крученые удары, пасы носком, «щечкой», пяткой… При этом он правильно держал корпус, у него была мгновенная реакция и хорошая спортивная злость, испарявшаяся без следа с концом игры.

«Какой Заваров, какой Беланов! — думала Вера, вспоминая футбольных кумиров своего отрочества. — Вот у нас тут свой Стрельцов подрастает!» Она даже спрашивала себя, не отдать ли Андрейку в спортивную школу, но решила, что не стоит. В спорте царят волчьи нравы. Интриги. Травмы. Допинг. Договорные матчи. Всеобщая грызня. Ей не хотелось, чтобы ее чудный, добрый мальчик стал таким кусачим. Или покусанным.

Ему пришлось быть покусанным, но, слава богу, не в спорте. В канун 1999 года Андрейка нашел в подъезде щенка. Каким-то образом этот уличный доходяга ухитрился проникнуть внутрь через тамбур с кодовыми замками. Он жался к батарее, затравленно озирался и жалобно подвывал. Сразу было ясно: за недолгую, но уже стремительно катящуюся к закату жизнь досталось щенку изрядно. Морда наполовину лысая — с одной стороны шерсть содрана до кожи. Черный глаз на ободранной стороне казался пиратской «заплаткой». Шея кривая. Черный, страшный, был он до невозможности тощ и вонюч.

Андрейка притащил щенка домой. Дома была только Вера, Антонина Ильинична, погуляв с внуком, завела его в подъезд, а сама вышла в соседний магазин докупить в последний момент что-то забытое к Новому году. Увидев щенка, Вера испугалась. Невозможно было смотреть без слез на это драное существо, но… оставить его дома?

— Мы должны спросить у бабушки, — строго сказала Вера, хотя Андрейкины глаза тут же наполнились слезами. — Это ее дом, ей решать.

Вернулась Антонина Ильинична и, увидев черное страшилище, невольно воскликнула:

— Ой, какой шайтан!

— Ау-вау-вау-вау-вауууу! — откликнулся щенок.

— Бабушка, а можно мы его оставим? Ну, бабушка, ну, пожалуйста, можно? — упрашивал Андрейка. — А что такое «шайтан»?

Опять щенок отозвался жалостным воем.

— Может, его так зовут? — предположил мальчик. — Ну, бабушка-а-а-а, ну, пожа-а-а-а-алуйста!

— Андрюша, не смей клянчить! — одернула его Вера.

Но Антонина Ильинична ни в чем не могла отказать любимому внуку.

— Конечно, оставим. Куда ж ему на мороз? Господи, ледащий-то какой! А шайтан значит «черт». Черный, вот я и сказала.

Когда щенок и в третий раз отозвался на это слово, было решено назвать его Шайтаном.

Веру все-таки одолевали сомнения.

— Раз это твой пес, ты за него отвечаешь. Ты должен с ним гулять. Утром и вечером. В любую погоду. И никаких отговорок. Я за тебя гулять не пойду и бабушку не пущу. Помнишь, мы читали «Маленького принца»? Вот теперь ты за него в ответе.

Андрейка поклялся, что будет гулять. Беглых гласных он в свои пять с половиной еще не освоил и сказал, что будет гулять «с пёсом». Вера и Антонина Ильинична засмеялись. Это «с пёсом» тоже вошло у них в домашний фольклор. А пока Шайтана отнесли в ванную. После двух помывок — вода текла с него черная и по второму кругу — он уснул у батареи, завернутый в полотенце.

К вечеру приехала Зина — встречать Новый год. Увидев Шайтана, она заметила:

— Ого! Вы на лапы посмотрите!

— А что? — спросил Андрейка.

— А то. Лапы большие, значит, вымахает — дай боже каждому.

— Ну и пусть.

— Да пусть, — улыбнулась Зина. — Пусть себе растет на здоровье.

И семья встретила Новый год в расширенном составе.

В первые дни Вера кормила щенка понемногу вареной вермишелью, вбив в нее сырое яйцо. Конечно, он не наедался такими маленькими порциями, но накормить его сразу до отвала значило бы попросту убить. Вера так и сказала сыну, когда он попросил дать Шайтану побольше еды.

Щенок до того истощал, что переварить полную миску, которую он, безусловно, смел бы вмиг, ему было не под силу. Скудость «пайки» Вера компенсировала частотой выдачи.

И он ожил. Уже на следующий день к вечеру бодро бегал по квартире и с интересом принюхивался к вещам. А на третий день принялся деловито грызть и пару месяцев грыз все подряд, что попадало ему в зубы. Книжка? Изгрызем книжку. Диванная подушка? Оприходуем и ее. Шайтан угрызал всю как есть окружающую действительность, в чем бы она ни проявлялась: мстил за то, как она с ним обходилась первые три с половиной месяца его жизни.

О возрасте они догадались по тому, что недели через две после Нового года у него стали выпадать молочные зубы. На их месте отрастали коренные — могучие и острые клыки.

Вера, Антонина Ильинична и Андрейка не знали, куда от него деваться, на какую стенку лезть. Он грыз ноги, тапочки, края домашних штанов, подолы халатов… Когда Шайтан спал, вся семья не дышала, ходила на цыпочках, наслаждаясь вожделенным покоем. Стараясь хоть как-то обуздать обуревавший щенка инстинкт разрушения, члены семьи приносили ему с улицы ветки потолще, чтоб он грыз их подольше. Квартира напоминала лесоповал: пол сплошь в щепках и обломках древесной коры… и посреди этого упоительного безобразия — блаженная, лоснящаяся откормленностью и холей морда собачьего юниора.