Вера продолжила:

– Меня, например, интересует эта американская писательница, а вы уходите от ответа, хотя знаете о ней куда больше, чем сообщили мне.

– Начнем с того, что она никакая не писательница, – вступил в разговор Осорин.

– Не надо, – остановила Нина хозяина квартиры, – а то окончательно во всем запутаемся…

– Так моя работа в том и заключается, чтобы все распутывать, – произнесла Вера.

– Ладно, – произнес Осорин, – тогда давайте все же к основному вопросу: почему мы здесь сегодня собрались. Дело в том, что я ложусь в больницу, мне предстоит операция, исход которой врачи не гарантируют, и я решил в последний раз пообщаться с близкими мне людьми. Ниночка мне близкий человек очень давно, а Верочка тоже близкий, потому что живет за стенкой, хотя и недавно.

– У вас онкология? – спросила Бережная тихо.

Осорин кивнул достаточно бодро, как будто его спросили о чем-то не очень значительном и важном.

– Открылось это как-то очень неожиданно для меня… Врачи обследовали, ничего не находили, а потом… Можно сказать, почти внезапно.

Нина посмотрела на Бережную и кивнула грустно:

– Вот так.

– Вина? – обратился к обеим гостьям Осорин.

Нина кивнула, и тогда Вера сказала:

– За ваше здоровье с большим удовольствием.

Михаил Борисович взял со стола бутылку и произнес:

– Божоле – очень приятное вино, оно меня веселит, и я с него не пьянею, сколько бы ни выпил.

– А когда вы выпивали в последний раз? – поинтересовалась Калинина.

– В Новый год с тобой, Ниночка, вместе пару бокалов шампанского.

Вера внимательно слушала, а хозяин, наполняя бокалы, продолжал:

– А до того как-то летом мы с тобой дали дрозда: приговорили по бутылочке крымского алиготе, которое в разных странах называется по-разному: мухранули, план гри, грисе блан, троен блан…

Осорин поднял свой бокал:

– Можно, конечно, за мое здоровье, но лучше за то, чтобы и через год мы сидели бы за этим столом и были бы такими же веселыми и беззаботными.

Нина посмотрела на Бережную, показывая, что кто-кто, но она точно не веселая и не беззаботная.

– Хорошо, – согласилась с хозяином Вера, – я не прочь встречаться за этим столом каждый год по нескольку раз.

Осушили бокалы. И Вера спросила, как бы между прочим:

– А вы давно знакомы?

– Двадцать лет, – ответил Михаил Борисович.

Нина немного напряглась, но он махнул ладонью, едва оторвав свою руку от столешницы, давая понять, что все нормально.

– Мне тогда потребовалась домработница, я обратился в агентство, и мне прислали молоденькую-молоденькую – такую, что сам испугался. Студентка, которая искала место с условиями проживания, о чем мне не сказали…

– Нина, но вы же жили тогда в общежитии, и, насколько я помню, вместе с Малеевым.

– Я ушла от него тогда, потому что однажды он не смог вступиться за меня, когда меня унизили… Просто стали домогаться в его присутствии, а он сделал вид, будто ничего не происходит.

– Трудно поверить. Вы смотрелись такой счастливой парой.

– Тем не менее мы уже жили в одной комнате, когда он заявился как-то с друзьями Горобцом, Лушником и еще одним парнем, который снимал комнату в общаге, но студентом не был. Они пришли уже выпившими, выставили на стол еще бутылки. Я пыталась остановить Витю, но он вдруг сказал, что я ему никто. Я убежала в комнату к знакомым девочкам, лежала на чужой кровати и тихо плакала. А потом заявился тот, кто был в нашей комнате, и начал нагло приставать, причем наорал на девчонок… Те выскочили, рванули к Малееву и Горобцу, но Витя почему-то не пришел… Прибежали другие ребята и вышвырнули того подонка, произошла драка небольшая… Я вернулась в комнату, собрала свои вещи, ушла уже к другим девочкам и попросилась у них переночевать… Утром я не поехала в университет, зарегистрировалась на сайте в поисках работы… Мне тут же предложили работу официантки. Я сразу вышла, отработала смену, в конце которой директор кафе – женщина – приказала мне отдать ей половину чаевых… Чаевых у меня набралось меньше тысячи. Директор забрала все и сказала, что моя норма за смену две с половиной. Будут ли это чаевые или обсчет посетителей – ее мало волнует. Ей нужно с меня получать за смену две с половиной тысячи. Я ушла, потому что так не смогла. Нашла другое кафе, где мне сразу приказали работать без темных очков… Возвращаться в общежитие не хотелось… С Витей отношения были разорваны. Потом мне сказали, что, пока меня не было, он приводил к себе других… Надо было уходить оттуда. А где мне жить? Я пыталась найти работу с проживанием…

Калинина посмотрела на Осорина.

– Ее прислали ко мне, хотя я заказывал приходящую пару-тройку раз в неделю опытную домработницу, которая могла бы убирать квартиру, стирать в машинке скатерти, занавески – все, кроме белья… Она пришла, рассказала свою историю, и я подумал: «Ну, пусть живет, у меня, в конце концов, есть загородный дом». Квартира, кстати, была другая – еще родительская… Но я заезжал туда часто, поражался чистоте, приготовленному обеду и восхищался девушкой. Мы обедали и разговаривали. Я пытался ее удивить чем-то.

– И удивлял, – подхватила Калинина, – Михаил Борисович рассказал однажды, что Волга не впадает в Каспийское море. Я проверила и убедилась, что это очень похоже на правду. Даже попыталась написать статью…

– Но написал ее Витя, – подхватила Бережная. – Я даже читала эту статью в университетском сборнике.

– Нет, написала я, а потом, когда мы уже снова сошлись, мы примирились, потому что он сказал, что не может жить без меня, и я дала ему почитать. Витя сказал, что он немного подправит. Подправил и отнес в издательство. Потом я дала ему другую, тоже написанную после рассказа Михаила Борисовича.

– Но до этого он опубликовал две повести, насколько мне известно.

– Я их написала по его просьбе. Он рассказал мне историю о продавце пива, но пожаловался, что не получается у него складно изложить. Отнес ее в издательство… Нет, сначала он принес домой чужую рукопись и попросил меня ее отредактировать. Но редактировать было нечего, я просто переписала повесть. Вите понравилось, и он решил… короче, я за него написала тоже…

Бережная начала догадываться.

– И потом продолжала писать за него все эти долгие годы?

Нина кивнула.

– Я сочиняла. Он пристраивал рукописи. Получаемые им деньги были общие… Но потом, когда уже мы не жили вместе, он приносил мне деньги и уверял, что делит абсолютно поровну, но налоги платит со всей суммы… Врал, разумеется. А я, если даже и не верила, все равно прощала.

– Виктор писал о банковских делах, – произнесла Бережная, – о каких-то финансовых операциях, о которых он не имел ни малейшего представления… Насколько я понимаю…