— Я слушаю. Вы вроде бы хотели рассказать что-то, связанное с Верейским и Исаевым, — напомнила Юстина. Богдана часто заносило, он мог, увлекшись воспоминаниями, любоваться приготовленными им эликсирами часами.

— О да, да. Дело в том, что на них обоих мой Истомный эликсир не подействовал. Вы понимаете, Юстина?

— Быть может, вы ошиблись, Богдан? — мстительно предположила она, хотя понимала, что Залесский мастер в своем деле, и ошибка исключена. — Забыли добавить какую-нибудь мелочь.

— Не представляю, чтобы вы забыли четвертый этап в шестиэтапной трансформагии, — засмеялся тот. — Но факт любопытный, не находите?

Юстина глубоко вздохнула.

— А в снадобье были волосы Марии Чумаковой?

— Что? Нет! Нет, конечно, Чумакова не посещает мои занятия.

Ну да, можно было не спрашивать. Залесский молился на Еву Елизарову, за год до ее поступления он клялся, что покинет пост и уйдет на пенсию. А сейчас уверял, что с места не двинется, пока не увидит ее блестящее выступление на выпускных экзаменах.

— И что же получается? — вслух сказала Юстина. Оставалось непонятно, при чем здесь Чумакова.

Она с удивлением поймала себя на мысли, что очень часто видит Верейского в обществе Елизаровой. И в обществе Чумаковой тоже, а чаще — всех троих вместе. Юстина никогда не придавала этому значения, потому что Никита всегда вертелся около каких-нибудь девушек. Они его любили.

— И что же нам с этим делать, Богдан?

— А что же тут уже поделаешь? — всплеснул руками тот и важно покивал: — Помяните и вы мое слово, Юстина. Когда-нибудь эта девочка сотворит нечто великое, — благоговейно прошептал он.

— Ну, не преувеличивайте. Природа одарила ее красотой, глупо это отрицать, но пока мы имеем только ревность и обвинение в убийстве, не более.

— Вам сложно это понять, Юстина. Вы не мужчина. Я уже стар, но я знаю, как это бывает. Да вы и сами видите: это хуже Повелительных чар, люди меняются до неузнаваемости, а самое страшное — ими никто не управляет. Нельзя предсказать действия человека, которым никто не управляет. Мне жаль этих мальчишек.

Юстина и не стала развивать эту тему, тем более прямо над деканатом в этот самый момент прозвучал колокол.

Они с Богданом поднялись на ноги и, когда он галантно пропустил ее вперед, Юстина подумала, что главное — дожить до конца года с тем же количеством студентов, с каким этот год начался.

И это начинало казаться все более затруднительным, особенно учитывая, что этих студентов уже стало на одного меньше.

Глава 29. Верейский

Никита чувствовал себя дерьмом.

Он впервые в жизни ударил женщину.

Рука до сих пор горела, хотя неосознанно он в последнюю долю секунды сдержал силу удара, и получилось скорее громко и унизительно, чем больно.

Так или иначе, нельзя было этого делать.

Маша не следила за своим длинным языком и лезла не в свое дело, но Никита ведь что-то испытывал к ней. Что-то хорошее, светлое даже, какой бывает память о детстве.

Она была веселой — такой же, как он, — безбашенной, бесстрашной, но иногда заставляла его творить противное его природе. Как сейчас.

Маша научила его, что секс — это просто секс, и нечего делать из его наличия или отсутствия трагедию. Он и не делал. Благодаря ей, Никита научился разделять желания своего тела и то, что не давало покоя по ночам.

Это помогало ему не сгореть.

Помогало спокойно смотреть Еве в глаза. И любить ее без всяких угрызений совести.

Словом, не заслужила Маша этого удара.

А Никита просто испугался. И этот испуг превратил его на несколько секунд в дикаря.

Сейчас он был Еве другом, она доверяла ему и позволяла обнимать себя при встрече. Если Ева узнает о том, что Никита чувствует на самом деле, у него может не остаться даже этих жалких минут по вечерам.

Кто знает, чего ей наговорила Маша в приступе ярости.

Да Ева и сама знает, что Никита обычно делает с девушками; она не захочет давать Исаеву лишний повод сорваться. А может быть, ей теперь будет неприятно его присутствие рядом.

Есть, конечно, вероятность, что она его не оттолкнет. И тогда Исаев снова — или впервые — возьмется за палочку. Сам Никита был готов делить с ним Еву, но Марку такая идея вряд ли придется по вкусу. И ей тоже.

Он ничего такого не страшился. Прикончит его Исаев — и дело с концом.

Ему хотелось прямо сейчас, посреди сдвоенной пары эликсирики, встать, выйти из подземелья, найти Еву и поцеловать ее. И будь что будет.

Нужно узнать, что она обо всем этом думает.

Никита плюнул на приличия, поднялся на ноги и с намерением выполнить желаемое подошел к Залесскому.

— Профессор, простите, я могу отлучиться? Я… не очень хорошо себя чувствую.

Тот посмотрел на него с излишним пониманием.

— О, конечно, мой мальчик, ступайте. Но не забудьте, что к концу занятия я жду ваш образец Противоожоговой настойки…

Да, неплохо было бы научиться готовить такую настойку, иронично усмехнулся Никита. Он на ходу вытащил из кармана книгу с расписанием, уменьшенную до размеров крохотной коробки, и быстро нашел в ней четвертый курс.

У Евы сейчас флороведение — тем лучше, Тропинина ему доверяет и не станет интересоваться, зачем староста академии забирает с практической работы одну из студенток.

Никиту мутило от самого себя и от того, что он собирался сделать, так сильно, что он завернул в туалет, повернул кран до упора и умылся ледяной водой. Стало чуть получше. Порез на щеке казался черным на бледной коже.

Уже через пять минут он выскочил на морозный воздух и зашагал к оранжереям, подняв воротник куртки. Узкая тропа покрылась скользким снегом, трава пыталась пробиться сквозь ледяную корку, чтобы выжить, но ей оставалось недолго. Никита смотрел под ноги, чтобы не упасть, и не сразу заметил приближающуюся фигуру.

— Ты чего здесь делаешь? — хмуро спросила