– Я люблю Ивана, – прошептала она. – А он любил Настю. И все время нас сравнивает…

– Ой и дура ты, официантка! – Борис зашелся смешком, от чего поросль на его груди заходила волнами. – Думаешь, твой писатель станет тебя больше любить, если ты разберешься в деле, с которым его бывшая не разобралась?

Ирина опустила голову, промолчала. Сделалось неожиданно стыдно. А ведь он прав!

– Как же она вам записи отдала, журналистка эта? – вдоволь насмеявшись, спросил Борис. – За просто так рассталась с сенсацией, из-за которой есть и спать не могла?

– Она не отдавала, – пожала плечами Ирина. – Ваня сам забрал.

– Выкрал? – Байкер с силой ударил себя по коленкам. – Ай да писатель, ай да пройдоха! И ты туда же.

– Почему сразу выкрал? – не очень уверенно возразила Ирина, а про себя подумала, что ведь да, выкрал, потому и в полицию боится идти. – Просто взял.

– Он просто взял. Она просто отдала. Так, что ли? – не поверил Борис.

– Нет. Она не отдавала.

– Тогда как?

– Она не смогла бы отдать, потому что… Потому что была уже мертва.

– Была что? – Его глаза страшно округлились. – Я правильно понял: она, эта пигалица, умерла?

– Да.

Повисла такая тишина, что стало слышно, с какой силой бьется сердце Бориса.

– И как она умерла? – спросил он, о чем-то напряженно размышляя.

– Ее убили, Борис. Зверски убили. Ножом под сердце, со спины. Уже несколько недель прошло.

– А я и думаю: чего это она перестала мне нервы мотать, куда подевалась?

Он соскочил с табурета и тяжело заходил по своей огромной комнате. На Ирину не смотрел, думал. Потом взял телефон и вышел куда-то. С кем-то говорил, но слышно ничего не было. Вернувшись, принялся мыть посуду. Долго молчал. Потом повернулся к ней, положил на стойку лист бумаги, где под пунктами значилось несколько предложений.

– Это я дал твоей журналистке. Сказал, что начинать надо с последнего пункта, так вернее. Но она, дуреха, видно, начала с первого. И поплатилась. Не повтори ее ошибку, официантка. И уходи. Больше я тебя видеть не хочу.

Когда она уже шла по двору, он выглянул в окно и крикнул:

– И запомни: я это делаю не для вас, куры! Только для друга Женьки Митрофанова!

Назаров совсем недавно вернулся домой. Просидел с Машей Степановой у нее на кухне битых три часа и так ничего и не придумал. Он верил ей, хотя и не должен был. Но верил, потому что хотел.

Она не могла быть убийцей, она не такая. Сердце подсказывало это, а мозг гнул свое: что она и без того совершила преступление, избавившись от трупа. И должна за это понести наказание. Она запаниковала, она была загнана в угол и просто сделала все, чтобы избежать ненужных вопросов, снова заступалось сердце. А мозг продолжал искать статью, по которой ее следовало привлечь к ответственности.

Давно его так не ломало.

Она ничего не станет говорить под протокол, предупредила Маша сразу. И он понимал, что она даже под пытками не сознается. Но пытать ее он и не собирался. Он собирался найти убийцу Насти Глебовой.

А мотива до сих пор не было. Свалить все на Митрофанову и ее компанию? Настя Глебова застала их на месте преступления, они ее и убили. Можно, конечно, прокатило бы запросто. Мотив железобетонный. Тем более что двоих подозреваемых уже нет в живых. На них можно было бы повесить еще пару дел, за которые его до сих пор пилит начальство. И если на него станут давить, он, может быть, так и сделает.

Но Митрофанова вины не признает, начнет верещать. А если еще общественный адвокат ей попадется с норовом, проблем точно не оберешься. Что сказала Анна? Что Настя Глебова не послушалась ее и все равно пошла вверх по лестнице. И что ей кто-то открыл и она с кем-то говорила. Кто и с кем? В чью дверь она могла позвонить? Все жильцы этого подъезда в один голос утверждали, что никакого общения у них с журналисткой не было. Тогда с кем она говорила? Или Митрофанова врет?

Он, не раздеваясь и не разбирая кровати, упал лицом вниз на покрывало и закрыл глаза, пытаясь уснуть. На работу через пять часов вставать. Но уснуть не выходило, голова разрывалась от мыслей.

Настю, теперь он это знает точно, убили в подъезде тем поздним вечером. Кто и за что? Маша не убивала. Митрофанова тоже твердо стоит на том, что, когда она в последний раз видела журналистку, та была жива и здорова.

Тогда кто-то из жильцов, получается. Кто? Кого она там пасла? Почему считала, что Маше угрожает опасность, и говорила об этом Митрофановой? Может, она имела в виду не соседей Маши, а ее любовника? Того, кто оставил ей на хранение фальшивые деньги? Вдруг Насте что-то было известно о том деле с задержанными фальшивомонетчиками и она каким-то образом узнала, к кому тянется след? А след ведет к высокопоставленному любовнику Маши. А у того на кон очень много поставлено. И он, конечно, сделает все, чтобы правда не открылась.

А что такое вот это «все»? Что он сделает?

Если надо, и журналистку уберет, и записи ее уничтожит, которые могли вывести на него. А потом…

Потом, когда узнает, к кому попали его деньги, он и тех свидетелей попытается убрать. Может, дружка Ани Митрофановой повесили в камере не в память о Серафиме Сидорове? Может, это высокопоставленный чин зачищается?

Что тогда выходит? Что Митрофановой грозит опасность, потому что она не только узнала о деньгах, но и украла их. А еще Маше грозит опасность, эти деньги ведь у нее хранились. Она утверждает, что за ней кто-то ходит который день. Может, это посланный ее любовником убийца?

Не об этой ли опасности твердила журналистка?

Он незаметно уснул прямо в одежде, зарывшись лицом в подушку. Перед сном успел подумать, что утром надо будет еще раз тщательно пробить по базе почерк убийцы и орудие преступления. Может, что-то похожее обнаружится? Может, концы тянутся к любовнику Маши? Может, когда он еще был чином пониже, кто-то из им задержанных любил убивать именно так?..

– Макс, извини, я не видел твоего сообщения.

Мишаня тщательно прикрывал воротником рубашки лиловый засос на шее. Карина, идиотка, резвилась! Пыталась любовной игрой отвлечь мужа от дела.

– А отвечал тогда кто? – поинтересовался Назаров, проходя на свое место и не глядя на товарища. – Тоже не ты?

– Нет. – Мишка тяжело вздохнул и полез в сейф за бумагами. – Карина ответила. Я, конечно, когда увидел, возмутился.

– Но своими смелыми ласками она свела на нет силу твоего гнева, – противным голосом закончил за него Назаров и кивнул на его шею. – Не стыдно, Борцов? Как к начальству пойдешь с таким засосом? Извини, конечно, Мишаня, но твоя Карина…

– Не надо, Макс! – взмолился друг. И забубнил: – Мне с ней хорошо! Идеальных нет! Они все не без греха!