«Все было мучительно и очень шумно. Очень хорошо помню, что как-то раз мы сидели в Бит Отеле, и Грегори, который был самым воинственным из всех нас, заявил: „Пойдемте все к Жиродиасу и написаем ему на ковер“. Так что мы отправились к Жиродиасу на улицу Сен-Северин, недалеко от Бит Отеля. Пошли Аллен, Грегори, я и еще один человек. Грегори принес с собой вино, и мы уселись на полу, отказавшись сидеть на стульях. Мы сказали ему: „Мы не сдвинемся с места, пока ты не подпишешь контракт с Уильямом Берроузом“. Аллен хихикал, Жиродиас был ошарашен, а потом принялся звонить в полицию. Я по-французски сказал ему: „Прекратите немедленно“.

Он спросил: — Что вы делаете с этими американцами?

— Это мои приятели, и я их на сто процентов поддерживаю. Не валяйте дурака, прочтите эту чертову книгу, прочтите.

— Не могу, терпеть не могу подобный бред. Одна наркота, наркота.

В конце концов его просто вынудили напечатать эту книгу. Он не хотел публиковать ее, но тут в Нью-Йорке вышло несколько статей, и он стал говорить: „Да, это я открыл великого Уильяма Берроуза“. Но на самом деле он ни черта не открыл, даже каки у себя под носом».

Жизнь продолжалась без каких-либо серьезных потрясений. Билл поехал в Брюссель, чтобы обновить свой паспорт и «спокойно жить здесь», как писал Аллен Бобу ла Виню. Он отсутствовал всего несколько дней, и, когда вернулся, Билл, Аллен и Грегори всю ночь нюхали кокаин Фиппса. На следующее утро, все еще под дурью, все обляпанные, они дали интервью и сфотографировались для «Искусства», парижской газеты. Журналисты по-прежнему интересовались битниками, и Time даже развернула кампанию против них. В рецензии на антологию Жене Фельдмана и Макса Гартенберга «„Разбитое поколение“ и злые молодые люди» репортер Time, пожелавший остаться неизвестным, написал: «Главный героем для битников стал психопат, они почему-то специально преувеличили некоторые стороны человеческой натуры. Хипстер испытывает ужас, как только задумывается о семейной жизни и длительных взаимоотношениях», — и пришел к выводу, что «будущее „разбитого поколения“ можно увидеть в прошлом — романтические герои Джеймса Дина, Дилана Томаса и Чарли „Берд“ Паркера с ужасающей скоростью превратились в мучеников». Аллен догадывался, какая враждебность встретит его в Нью-Йорке, судя по тем вырезкам из газет, что он видел в Париже, но думал, что справится с этим и даже использует для того, чтобы привлечь внимание к любимым произведениям.

В конце концов он решил принять предложение Луиса и взял у него 200 долларов. Он купил билет на Liberté, который отплывал в Нью-Йорк 17 июля 1958 г., и заплатил за жилье ровно до дня своего отъезда. City Lights прислали ему 150 долларов аванса перед выплатой гонорара, а Жак Стерн совершенно неожиданно дал ему 35 000 франков (90 долларов), чтобы он потратил их на борту. Аллен извелся, придумывая, как отдать все деньги Стерна и часть денег от City Lights Биллу и Грегори. Билл часто выручал его в последнее время, когда у него не было денег, а у Грегори их не было как обычно. Хотя было бы разумно приехать в Нью-Йорк с как можно большим количеством денег, к отъезду у Аллена осталось немногим больше ста долларов.

Аллен попрощался со всеми своими друзьями и побежал осматривать все достопримечательности, которые не успел посмотреть, в том числе Версаль. В дневнике от 2 июля 1958 г. он написал: «Посмотрел на себя в зеркало в Зеркальном зале — лицо, странно искаженное толстыми стеклами треснутых очков, лысеющий, в левой опущенной руке красный Baedecker[52] 1924 г. и черное пальто, карман порван, в правой руке — белый пакет с яичными гамбургерами. Голубая клетчатая рубашка, тощие волосенки на голове от чрезмерного злоупотребления кокаином, грязные ноги…» Они с Джой съездили на день в Шартр, откуда послали общую открытку Питеру. Джой огорчилась, узнав об отъезде Аллена, чутье не подвело ее они больше никогда не виделись.

Незадолго до отъезда Аллена им удалось увидеться с другой знаменитостью, о встрече с которой они уже давно мечтали. В начале 1957 г. писатель и художник бельгиец Анри Мишо выпустил «Призрачное чудо», книгу-дневник, в которой рассказал о нескольких месяцах употребления мескалина. «Вы умираете раз за разом, и так до конца, — писал он. — Вы терпите кораблекрушение, и вас спасают, искушения одолевают вас каждые три-четыре минуты без всяких мрачных предчувствий, будь честным, и тебя еще раз чудесным образом воскресят». После третьего подобного эксперимента он начал рисовать. И Аллен, и Билл заинтересовались его опытами и поговорили о нем с Жан-Жаком Лебелем, который был дружен с Мишо. Кстати, именно Мишо познакомил Лебеля и с псилоцибином,[53] и с мескалином. После неудачной встречи с Дюшаном, Мэном Рэем и Пере Жан-Жак не знал, как сделать так, чтобы эта встреча прошла более успешно.

Мишо жил буквально за углом, в доме номер 16 по улице Сежьер, в другом конце квартала, но Жан-Жаку очень не хотелось приводить его в Бит Отель. Вспоминает Жан-Жак: «Я часто заходил к Мишо, прежде чем идти к ним в Бит Отель, и Мишо спрашивал: „Куда ты идешь?“ А я отвечал: „К сумасшедшим американцам, что живут здесь. Они замечательные, они поэты и великие люди“. Мишо вел затворнический образ жизни. Ему понравились стихи, которые я переводил, и я дал ему несколько, в том числе и „Вопль“. Он очень хотел с ними познакомиться, но я всегда думал: „Нет-нет, я не могу его туда отвести“, — потому что там водились крысы. Это было жуткое место, и я боялся, что он испытает жуткое отвращение. Но не мог я и привести их к Мишо, потому что тогда Грегори вел себя особенно нелепо. Так что я думал, как бы устроить их встречу так, чтобы все прошло дружелюбно и славно, и однажды такой случай представился. Мы случайно столкнулись на улице. Я сказал: „О! Анри Мишо“, — и Аллен воскликнул: „Анри Мишо, великий Анри Мишо?“ И на плохом французском Аллен добавил: „Я восхищен очень вами“ — или что-то в этом роде, но Мишо заявил, что и слышать не хочет никакой лести, они сдружились, и Мишо отправился к ним».

Жан-Жак дал Аллену адрес Мишо, и спьяну Аллен отправил ему открытку, в которой сказал, что он тоже много знает про галлюцинации, и предложил Мишо обменяться информацией. Он спросил, не могли бы они снова встретиться. В ответ Аллен получил открытку, в которой говорилось, что Мишо придет в такой-то день. Аллен был удивлен, потому что знал, что Мишо предпочитает одиночество, но Жан-Жак уже возбудил в Мишо интерес к ним.

Через несколько дней, когда Аллен в одиночестве сидел в комнате голый и мыл ноги, раздался стук в дверь. «Войдите!», — как обычно крикнул Аллен и с великим изумлением увидел на пороге Мишо, приветственно махавшего ему открыткой. Позже Аллен опишет это так: «Он сел на кровать, и я рассказал ему про то, как последние лет десять в США употребляют пейот,[54] мне кажется, он был очень рад узнать о том, что на свете существует еще что-то, ранее ему неизвестное. Я был очень рад, что ему понравилось, и он похвалил Арто как поэта и с редкой симпатией описал разоблачительный звук его голоса. Я понял одно: совершенно очевидно, что Мишо, как и все гении, решителен и одинок, отзывчивый и которому можно было верить в оценке энтузиазма, сердечных дел, юмора, любых людских чудачеств, только пока это все не начинало касаться его самого. Он совершенно не обязан был уделять мне время и вести себя учтиво, но он был хорошо образован, и нас интересовали одни и те же вещи…»