появляться в городе средь бела дня?

— Уехала наша магесса. Теперь его жизни ничто не угрожает, — Джосс сразу же поддел своего друга.

— Уехала?

— Уже как неделю, или даже две. Вроде контракт взяла охранный у караванщиков. Так что вернётся нескоро.

— Барат, только не говори мне, что ты грустишь из-за того, что не можешь пошутить над ней? Не волнуйся, у тебя ещё будет возможность вновь сравнить её грудь с плоской поверхностью регистрационной стойки, — эльф удивлённо уставился на меня. — Полчаса назад, у восточных ворот, я видел нашу прекрасную подругу. Она как раз собирался сюда.

— Чего ты молчал! — Барат подпрыгнул от страха. — Так, Джосс, меня здесь не было, ясно? Ликус… и вообще все: вас это тоже касается. Поняли?

От вида не на шутку перепугавшегося эльфа я не смог удержать в себе смех. Пока мой хохот разносился по залу, на лице Барата за несколько секунд сменилось порядка десяти выражений: страх, удивление, осознание, гнев, отрицание, печаль, снова гнев… Последним стало облегчение, и он тоже залился смехом. Правда, немного нервным.

— Вы двое прекрасный пример того, что разумный не меняется с годами. Особенно ты, Барат. Что тогда, что сейчас: всё время пытаешься поддеть Рувилу.

— А вот ты то самое исключение из правил, Ликус, — эльф тут же парировал. К нему присоединился Джосс:

— Что с тобой случилось за эти годы странствий? Ты словно стал добрее и обрёл жизненную цель, но в то же время стал куда более жестоким. И где те двое? Что с ними случилось?

— С ними всё в порядке. Как и со мной. Просто… Сойдёмся на том, что носить в себе кусок скверны не самая приятная учесть. Но давай забудем на минуту обо мне. Что нового слышно в городе?

— Ничего. Есть пара слухов, но мы только вчера перебрались из деревень, так что в них мы не уверенны.

— Ага. Вчера в полдень встретились, продали обратно рабынь, — Джосс одновременно рассказывал и обновлял содержимое кружек, — а потом закатили такую пьянку, которую город ещё долго будет помнить. Лично у меня только недавно голова гудеть прекратила. Мы, вроде, и тебе послали приглашение. А ты не пришёл!

— Даже глава был с нами.

Как хорошо, что Лина обо всём сообщила поутру и я успел подготовить алиби и отговорки:

— Мне раба сообщила об этом только утром, — парни хотели что-то возразить, но не успели. — Вы на неё не ругайтесь: это я попросил, чтобы меня ничего не отвлекало. Сами понимаете — приказ.

— А ты чем был таким занят? Зелья готовил?

— Да… Я могу быть с вами честным?

— Конечно! — в одни голос ответили два друга.

— Не, я не про это. Я могу надеяться, что разговор останется между нами? — они оба слегка, так что только я мог это заметить, приподняли правые руки в клятвенном жесте. — Слышали про ребёнка, что родился недавно с семенем скверны?

— Во! Это как раз тот слух, про который мы не стали говорить. Вроде его кто-то оставил на попечение… — Джосс прищурил левый глаз. — Только не говори мне…

— Он сейчас находится в моём доме, и его кроватка висит в соседней комнате.

— Ты взял его на попечение? — Джосс выглядел как-то потерянно. Стоило мне утвердительно кивнуть в ответ, как на его лице отразилось ещё большее смятение.

— Гони золотой! — Барат подскочил и легонько ударил кулаком в плечо друга.

— Ну, Ликус — ты нехороший разумный.

— Чего заладил: Ликус, Ликус, — эльф сел обратно, тембр его голоса изменился и в пародийной форме теперь был похож на голос Джосса. — Изменился он, да-да. Стал злее, ну-ну. Ну и что, что та же деревня, ля-ля. Он уже так не сделает, ага. Может быть, наш старый друг и изменился, но если дело касается скверны, то он готов свой член достать и наяривать, пока тот в труху не изотрётся.

— Не напоминай. Итак кошмары снятся.

— Ты чего? — я с ухмылкой обратился к Джоссу. — Всё никак не забыть тот злосчастный вечер, когда на чистом небе светили звёзды, а на бренной земле в центре круга палаток горел костёр. И светом огня Он ОСВЕТИЛ…

— Заткнись, морщинистая морда, заткнись! Задери тебя скверна, молчи, не напоминай! — его передёрнуло, и он кружку залпом осушил.

Мы с Баратом залились таким оглушительным смехом, что даже кто-то из толпы у стойки расслышал нас и обратил внимание. Правда, ненадолго — для мужчины нет смылся выбирать между иллюзорным вниманием двух красивых дам и видом трёх непонятных разумных.

— Иди нахер Ликус, понял! Вот прям на свой и иди!

— Да ладно Джосс, будет тебе.

— Что собрался делать с ребёнком?

Одна из черт характера Барата: сменить тему разговора ровно в тот момент, когда это нужно и самым подходящим образом. И сейчас, когда мы уже отсмеялись, был тот самый момент.

— Ничего, просто передержка. К празднику его должны освидетельствовать и забрать.

— В церковь отдашь?

— Да, — от моего ответа оба друга изменились в лицах. Что-то вроде лёгкой горечи отражалось на них.

— А ты его вообще где нашёл?

— На родах присутствовал.

— Караулил, что ли?

— Ага. А до этого бегал по деревне, под юбки бабам заглядывал да спрашивал так громко: «А кто тут у нас в теремочке живёт?»

— Ха. Я серьёзно.

— Я тоже, Барат. Так совпало. Думал, что женщина уже родила и просто решил проверить её здоровье. И на тебе: добро пожаловать на первый ряд представления «Разруби младенца ржавым топором».

— М-да, — Джосс скривил лицо. — Плохо как-то это.

— Слушай, Ликус, — Барат вернул себе лидерство в разговоре, — ты точно решил его в церковь передать?

— А чего с ним ещё делать?

— Ну, позаботься о нём, что ли. Ты ж со скверной на «ты».

— А с детьми на «вы», — парировал я.

— Я бы так не сказал про тебя, Ликус.

— А я говорю. Если такой сердобольный, то можешь сам о нём позаботиться!

— Я? — Барат как-то сразу стушевался и глаза его забегали. — Да я, ну, не могу. Причины у меня есть, понимаешь?

— И у меня тоже причины есть. Как минимум, я обратно в путешествия отправлюсь и маленькое дитя — последнее, что мне нужно.

— Трихтиху отдашь, значит, да?

— Значит, отдам. Я знаю, Джосс, что он вряд ли переживёт церковников. И не смотри на меня так.

— Всё равно считаю, что это неправильно!

— Поддерживаю, — Барат одобряюще похлопал по плечу друга. — Может быть, к ним отношение было соответствующее, когда такие дети только рождались на свет. Чего скрывать: лет триста назад они были в диковинку и всех пугали. А сейчас чего? Да они такие же разумные.

— Именно, — Джосс поддержал разговор, — Никто же не топит своего ребёнка лишь потому, что он какой-то некрасивый уродился? Двулично это всё, Ликус, понимаешь? Да и эти ежемесячные проповеди…

— Этот трихтих так нелепо выглядит, — Барат чуть ли не плевался от отвращения, — когда затирает про всякое отречение от скверных мыслей и деяний, а у самого всё нутро чёрное как смоль.

— Мы прекрасно знаем, что инквизитор и рутифактор скрывается под личиной всеми нами любимого и обожаемого трихтиха Хубара, — у меня наконец-то получилась вставить слово.

— Да подавится он вином во время трапезы.

— Да насрёт голубь ему в тарелку.

— Кутуу́н! — они оба подняли руки в орочьем молитвенном жесте.

— Аа́рс Кутуу́н, — я подыграл им.

Мы замолчали. Я вполне уверен, что два друга вспомнили образ немногословного орка и события давно минувших дней. Судя по лёгким улыбкам — эти воспоминания им приятны.

— Вы так и не рассказали о причинах попойки.

— Ну, — Барат задумался, подбирая нужные слова, попутно раскачивая кружку с пойлом. Но плюнул на это дело и решительно выпалил: — Уезжаю я Ликус. Насовсем.

Слишком много мыслей роилось в голове. Я не мог понять, почему он решил куда-то уехать после стольких лет жизни в Эльбене и, казалось бы, более чем успешной доли одного из главных авантюристов города? Не говоря про его закадычного друга, что сидел рядом и смотрел на эльфа с такой доброй, братской грустью.

— Куда?

— В родной город.

— Ты же рассказывал, что тебе туда дорога закрыта, нет?

— Да, но это когда было? Ситуация изменилась, нужно ехать.

— Сколько до него пути?

— Три недели — в самом лучшем случае.

— Долго. Как же тогда Рувила?

— Не трогай то, чего не надо, — Барат не выглядел раздражённо, но голос его слишком отчётливо наполняла печаль.

— Я за тебя переживаю, а не трогаю. Неужели так всё и оставишь?

— Пойми, мы с ней рыбы из разных вод. Я из обмелевшего