Ибо гаишник держал в руках предписание на ТС. Для тех, ктоне знает: предписание на транспортное средство – это документ оперативногоприкрытия, препятствующий проверке и идентификации автомашины, а также людей игрузов, в ней находящихся. То есть настроение у Песцова испортилосьокончательно. Вот теперь мент наверняка запомнит и машину, и примерное время, иего, любимого, и что сбривай теперь бороду, что не сбривай. Потом, когдасоставят фоторобот, на компьютере всяко получится личность Семёна Песцова. Прилюбом варианте растительности. Ну нет бы просто предъявить в окошечко техталон,доверенность и права?..

– Хм, извините. – Гаишник, непроизвольновытянулся, отдал честь. – Сами понимаете, служба. Счастливого пути.

– Счастливо оставаться. – Песцов закрыл окно,нахмурился и, люто досадуя, покатил дальше.

Дальнейшее виделось ему со всей прозрачностью. Сейчас этотПолзунов вернётся к товарищам, в уютный тёплый салон, закурит и начнёт смешитьсвоих, рассказывая, как тормознул аж целого федерала, на раздолбанной«семёрке», зато с предписанием на ТС. А «сёмерка»-то вся из себя серая-серая,точно штаны у пожарного, а федерал-то, мать его, из себя весь такойусато-рыжебородый, а на заднем сиденье дрыхнет старуха…

«Так, значит, серая-серая? – заржут коллегисержанта. – А федерал на профессора похож? Ну ты даёшь, ну и уморил. Надобудет майору рассказать, может, лопнет, гнида, от смеха…»

Уже на подъезде к «Максидому» и «Ниве» Песцов злобноостановился прямо на скоростной магистрали, включил аварийные огни и устроилсяотливать, едва зайдя за капот. А когда, чувствуя если не душевное, то хотя бытелесное облегчение, вернулся, то не поверил своим глазам. НадеждаКонстантиновна сидела на сиденье и озиралась.

– Где коробка? – первым делом спросила она.Получив ответ, подобрела и с каким-то странным, оценивающим выражением заглянулаПесцову в глаза. – Ну и куда мы теперь?

Что-то она была не слишком похожа на тяжелораненую.Отравленную вдобавок.

– Как куда? – У Песцова сработала инерциямышления, усугубленная шоком. – Лечиться… Есть один виртуоз, он неподведёт… Всё заштопает…

– Всё, что надо, Сеня, уже заштопано, – усталозевнула Надежда Константиновна. – Двойным швом, тройной ниткой черезкрай. – Распахнула спортивную курточку, ничуть не стесняясь, распахнулаокровавленный свитерок и (Песцов едва не схватил её за руку) небрежно отодралатеоретически спасительную клеёнку. – Вот, смотри…

И вот тут Песцов дрогнул, поверил и в телекинез, и втелепортацию, и в Бермудский треугольник, и в чёрта в ступе. Страшная ранабольше не пузырилась чёрной отравленной жижей. Да и не было там ни раны, нижижи. Только небольшой порез, слегка сочащийся сукровицей. Еле различимаяотметина, которая к концу дороги, глядишь, совсем заживёт.

– Вы, тётенька, кто? – перешёл на шёпотПесцов. – Инопланетянка? Из будущего? Или из Шамбалы?

Он кое-как скроил ёрническую улыбочку, но получилось наполном серьёзе.

– Э, Сеня, я просто лучше гностически подкована, –снова зевнула Надежда Константиновна. – Про то, что ящериц без хвоста небывает, знаешь? Значит, и в плане регенерации тканей поймёшь, а что до отравы…Про Митридата[95] слышал небось? Так его антидот не хуженашего. Давай, что ли, кормилец, езжай, а то спать хочется, помираю.

– Ладно, едем. – Песцов заторможенно кивнул, носпохватился и вытащил мобильник. – Алло, Хайм? Это опять я… Слушай,извини, отбой, проблема сама решилась.

– А, отмучился, – понял его по-своему Хайм. –И что же таки я теперь скажу этой Саре? Она же едет вся в мыле на четвёртойскорости, как агицен паровоз. Эх, Сёма, а зохен вей, ну какой же ты, Сёма, поц.

– Хайм, ты скажи этой Саре, что с Сёмыпричитается, – закруглил общение Песцов. – Береги себя, я ещёпозвоню, шалом…

Голубая «Нива» так и осталась прохлаждаться на стоянке у«Максидома». Всё ещё пребывая в культурно-информационном шоке, Песцов суверенной удачливостью лунатика миновал пост у виадука на Энгельса и черезнекоторое время свернул в уютный дворик, где скучала под фонарём бежевая«Калина». Кто бы ещё подсказал, куда девать засвеченную, со снаряжённымликвидатором «семёрку»? Грохнуть в центре двора, чтобы аж до Москвы, до самыхдо окраин?..

«Всё одно к одному и всё через жопу». Песцов выдралинициатор, бросил в жерло пухты и бесцеремонно растолкал спутницу:

– Подъём, мадам, подъём. Пересадка.

Хлопнули дверцы, заурчал мотор… и зачем его бесконечнореанимируют, этот отечественный автопром, дали бы уже помереть спокойно! Тем неменее «Калина» повезла их, как умела, на другой конец города. Там, на второмэтаже облезлой, давно пережившей свой век хрущобы, имелась квартира, ключ откоторой лежал у Песцова в кармане. По пути он притормозил у круглосуточногомагазина, набил харчами объёмистый пакет и, чувствуя себя выпотрошенным,вернулся за осточертевший руль. Наконец приехали. На лестничной клетке вонялокошачьей мочой и было темно. Вот где ноктовизор бы не помешал, а заодно ипротивогаз.

– Ну все, Семён, меня не кантовать, – объявилаНадежда Константиновна, как только за спинами у них щёлкнула квартирнаядверь. – Пока токсины не вычищу…

Вяло сделала ручкой и как была, в кедах, куртке и прирюкзаке, скрылась за дверью спальни.

Песцов буркнул ей вслед нечто неразборчивое, сунул головупод кран и, не дожидаясь, пока обтечёт борода, присосался к бутылке сгранатовым соком. Полсуток не жрамши! – нет, на такое он не подписывался…

На плоскогорьях Аризоны уже много дней подряд дул горячийветер. Он поднимал густую пыль, срывал с деревьев остатки жухлой листвы ипрогонял далеко прочь облака. Пересыхали колодцы, горела на корню кукуруза,птицы не пели песен в ожидании беды. Одни змеи жарились на солнце, свивались вкольца и радовались жизни. Ну да что с них возьмёшь, с гадов ползучих…

Машина, в которой сломался кондиционер, по такой погодепревращается в камеру пыток. В железный ящик на солнцепёке, куда в фильме«Самоволка» злые военные пытались всунуть Ван Дамма. Пока зелёный«Форд-транзит» катился вперёд, в нём было ещё относительно терпимо. Но вотесли, кроме кондюка, сдохнет что-то ещё и он остановится…

Вот тогда Панафидину со товарищи, сидевшим внутри, придётсянесладко. Собственно, товарищей было немного. Старый знакомец Азиат и новаяспутница, та самая, что блистала облегчённой моралью, силясь совратить ФедотаЕвлампиевича на острове Свободы.