Из конуры так и не раздалось ни звука.

Песцов в третий раз взвёл тетиву, проверил, как вынимаетсяотравленная лопатка, и решительно устремился ко входу в обитаемый корпус.Впереди, на крыльце, уже чувствовалось движение – там стала открываться дверь.Да не по чуть-чуть, не вяло, не по миллиметру, что соответствовало бы егонынешнему восприятию, а вполне-таки быстро. Это было уже интересно. Песцовстремительно сократил дистанцию и выстрелил – не целясь, навскидку, наинстинктах, примерно на уровне живота. Дверь к тому моменту, открывшись,грохнула в стену, и на крыльце показался вооружённый топором организм. Онграмотно уклонился от болта, взмахнул топором и яростно рванулся к Песцову.Вернее, думал, что рванулся. Для Песцова по-прежнему прокручивалось замедленноекино. Раз – вытащил лопатку, два – спокойно отвёл топор, три – снёс супостатубашку. То есть, если верить Надежде Константиновне, ухайдакал наверняка.

Не успело обезглавленное тело толком упасть, как показалсявторой караульщик. С ломом, против которого якобы нету приёма. В свободной рукеон держал арбалетный болт, видно пойманный на лету.

«Хорошо… искать не придётся», – отметил Песцов, а изглубины коридора уже возникал третий, угрюмый и сосредоточенный, с лопатой вруках. Да не с элегантной и радующей глаз, как у Песцова, а с огромной идлинной, со штыком, как бритва. И действовал он ею, как алебардой.

И пошла вторая серия замедленного кино, и не затянуласьнадолго. Зря ли говорят, что краткость – сестра таланта. Тому, который был сломом, Песцов засадил в брюхо болт – и внезапно пожалел убиенную крысу. «Ни зачто, выходит, погибла, и без отравы вполне можно было бы обойтись…» Того, кторазмахивал алебардой, Песцов в лихом пируэте приласкал поперёк хребта опять желопаткой. «Хотя, если глянуть в корень, лучше перегнуть палку, чем остаться безоной…»

Надежда Константиновна ждала за воротами, и он сразу побежалих отворять. Побежал уже обычным человеком, ничего не видящим за гранью своихшор. Хлопотное это дело, катание камней мироздания. Энергии сжирает столько –офонареть…

Надежда Константиновна вошла сразу, едва отошёл засов,быстро глянула, повернулась к Песцову:

– Ну ты и орёл, касатик. Отработал…

На мгновение Песцову почудилась в ней какая-то внутренняяборьба, но только на мгновение.

– Молодец, – окончательно одобрила она.

Сбросила рюкзачок и вытащила парикмахерского вида флакончикс резиновой грушей-пульверизатором. Подошла, примерилась и принялась орошатькараульщиков.

Песцов, собравшийся было снять шлем, враз передумал. Исекунду спустя понял, что очень правильно поступил.

Флакончик содержал в себе далеко не «Красную Москву» и не«Шипр». Бренные останки супостатов вдруг задымились, вспыхнули, началиоплавляться, как воск, и на глазах превратились в прах. Кости не кости, тряпьёне тряпьё – реакция была вулканическая. Миг, и не осталось ничего, кромепятнышка почерневшей земли. Лом, топор и лопата лежали на нём, словно брошенныесто лет назад, – такой слой ржавчины их теперь покрывал.

– Отличное средство, доложу я тебе, голубь, канализациюпрочищать, – хмыкнула Надежда Константиновна, взвесила флакончик на руке идвинулась к собачьей будке. – Кобеля жалко. Знатный был кобель…

Снова повалил дым, из ромбического отверстия дохнулосмрадным пламенем и завоняло так, что учуял даже Песцов – не спасли ни шлем, ниправильное забрало. Когда же пламя утихомирилось, выяснилось, что НадеждаКонстантиновна имела к будке особенный интерес.

Под её руками «скворечник» легко сошёл с места, иобнаружился люк. Круглый, чугунный, утопленный в бетон.

«Вот она, канализация, – понял Песцов. – Которуюпрочищать собрались…»

– Ну всё, голубь, лети, подождёшь в машине, – распорядиласьстаруха. – Думаю, минут за десять управлюсь. И ты уж смотри там, неозоруй, без меня не уезжай. Сейчас с попутчиками скверно.

Похоже, перспектива ворочать чугунную крышку её ничуть несмущала.

«Пуп надорвёшь, дура старая…» – мысленно пожалел её Песцов,вслух же ничего не сказал, покладисто кивнул – дескать, всё понял, мэм,отчаливаю, мэм. Снял шлем, поправил арбалет и двинулся к воротам, и перспективагололедицы на обратном пути опять стала делаться для него актуальной.

Однако судьбе было угодно, чтобы до машины Песцов не дошёл.Ему послышался некий звук за спиной. То ли короткий вскрик, то ли сдавленныйстон… то ли вообще показалось…

Имей он привычку хоть что-нибудь пропускать мимо ушей, он быдавным-давно пересел из цинкового гроба прямо на облачко.

Он и сейчас не стал списывать якобы услышанное на глюки, адля чего-то подмигнул луне, повернулся и пошёл назад, к бывшему санаторию.Излишней бдительности, как известно, не бывает. И на старуху, опять-таки,случается проруха… На территории всё было по-прежнему – мертвецки спокойно. Нишума, ни крика, ни резкого движения. Всё те же заржавленные качели, незапертый– дверь настежь, – уже необитаемый блок, топор, лом, лопата… иосновательно сдвинутая со штатного места собачья конура.

– Эй, – подошёл Песцов поближе к зияющемуотверстию, – Надежда свет-Константиновна, ау? Мадам Крупская, вы как там?

Не дождавшись из глубины никакого ответа, надел шлем,включил лампочку и, уже не мешкая, полез внутрь. Спускаться пришлось по скобам,вмурованным в бетон, правда, спуск оказался недолгим. Насчитав всего парудесятков скоб, Песцов разжал руки, приземлился и оглядел весьма безрадостнуюкартину. Надежда Константиновна лежала на полу и судорожно хватала губамивоздух.

Она очень нехорошо дрожала всем телом, изо рта тёмнойструйкой текла кровь, из-под рук, прижатых к груди, тоже сочилась влага,липкая, пенящаяся, только почему-то не красная, а иссиня-чёрная. Дополнялкартину сейф. Маленький, устроенный в стене, из полуоткрытого нутра торчалохитрое, явно телескопическое жало.

И на острие его пенилась, застывая, багрово-чёрная масса…

– Опаньки. – Песцов подошёл поближе, прищурился налезвие, понюхал, поцокал языком, вздохнул. – Вот это да.

Старуха полезла в сейф, не подумала о ловушке и напороласьна остриё. Как пить дать, отравленное. Со всеми последствиями, как втекающими,так и вытекающими. И с весьма запланированным исходом.

Если на здравую голову, то дальнейших вариантов могло бытьдва. Первый: повернуться и уйти. Второй: опять же уйти, вколов на прощаниеиголку «блаженной смерти», чтобы не мучилась. Но это на здравую голову, Песцовже в тот момент действовал, а не думал и о здравомыслии отнюдь не печалился. Онкинулся к старухе, вколол обезболивающее, похлопал по щеке:

– Держись, милая, держись, мы тебя сейчас в стационар…

Расстегнув на ней куртёнку, он мигом располосовал свитер,стрельнул во все стороны пуговицами блузки, глянул – ну да, пневмоторакс, хвалаАллаху, открытый, из раны свободно льёт кровь, наполненная пузырьками воздуха ичёрная, как пить дать, от действия каких-то компонентов яда… Эка невидаль, навойне как на войне, закроем сейчас, чтобы лёгкие вконец не опали…