«О господи…»

Смутное желание почесать правый висок переплавилось взнакомую тяжесть. И начало расти – спокойно, уверенно так, явно не собираясьреагировать на всякие там анальгины и седальгины. Краев знал, что такое боль,он умел терпеть, но это было нечто особенное. Волю расплющивала бетонная плита,уходила способность к разумному действию, к какой-то борьбе, оставалась лишьбессмысленная животная мука… Когда у Краева из ноги вытаскивали осколок, больбыла, пожалуй, острее, но в тот раз помогала держаться надежда, что это ненавсегда, что рано или поздно всё кончится и пройдёт. А сейчас не было ничего.Ни надежды, ни будущего.

Гусевское снадобье, купленное по страшному рецепту в особойаптеке, лежало в коробочке на столе, но комок страдающей биомассы, звавшийсякогда-то писателем Краевым, хотел уже только одного: свернуться клубком настаром паркете и ждать, не двигаясь… неизвестно чего. Всё же он поднялся,медленно протянул руку, вылущил из фольги маленькую таблетку… подержал её наладони, соображая, зачем она здесь нужна, и борясь с тошнотой при мысли оглотке водопроводной воды, до которой, собственно, ещё требовалось доковылять…наконец сунул таблетку в рот и запил томатным соком, счастливо не убранным вхолодильник. Снова скорчился на полу и успел прийти к выводу, что снадобье неподействовало. Но потом из зеркала в косых солнечных лучах вышла мама,склонилась, погладила по головке, и бетонная плита вдруг начала крошиться,обращаться в безобидный песок и ручейками стекать прочь. Предельно измотанныйфизически и морально, Краев кое-как переполз на тахту и уснул, точнопровалился, даже не раздеваясь…

Как всегда, ему ничего не приснилось.

Электрический свет витрин, разлившийся над городом, засталего за вполне средневековым занятием: натянув защитные перчатки, он тщательносмазывал оружие ядом. И арбалетные болты, и титановую лопатку, и нож-мачете, илетающий клинок… На войне как на войне: выживает подлейший.

Затем он совершил прощальный круг по квартире. Примерно такотпускник, отбывающий на десять дней в Турцию, проверяет, все ли вилки вытащеныиз розеток, что там с газовым краном и надёжно ли перекрыта в ванной вода.Только перед Песцовым вопросы стояли куда как серьёзней…

Было начало одиннадцатого, когда в «Мерседес» погрузилсяэдакий прилично одетый интеллигент, правда с липовыми документами. Безприключений доехал до огромного дома-тысячеквартирника, пересел в запаркованнуюпод фонарём бежевую «Калину» и взял курс на Агалатово. Но не по прямой, а черезтёмный уютный дворик, где стояла голубая «Нива», и автобусную остановку, гдеего ждала Надежда Константиновна.

В этот раз она была одета совершеннейшей туристкой. Кеды,спортивный костюм, рюкзачок… и – есть Бог на небе – никакого благоухания.Ничего не скажешь, молодец бабка-ёжка. Понимает, когда в ступе летать, а когдагулять по-цивильному.

– Значит, так, голубь, – сказала НадеждаКонстантиновна, когда в Осиновой Роще они пересаживались в «семерку». –Ухари, что в теремочке живут, не только видят в темноте, но ещё и слышатотлично. Однако тупы как валенки и склонны лезть напролом – кидаются безразбору на всё, что шевелится. Это я, касатик, к тому, что, как бы ты тихокабыздоха ни кончил, они всё равно услышат и выскочат на двор. И это тебе наруку: не в тесноте биться… Ну а уж дальше – как карта ляжет. Коли одолеешь их,откроешь мне ворота. Ежели нет – такая, значит, наша с тобой судьба… Слушай, аведь ты на Ивашку Грозного машешь, сейчас только заметила. Вот уж самодур-тобыл, самодур… И похабник… А ведь говорено же ему было – не ходи на Новгород, неходи…

«На Ивашку Грозного?..»

Песцов с ходу припомнил два в корень разныхкинематографических образа и один живописный. Отметил про себя, что старуха неуточнила – который. Удивился… И выкинул из головы.

Трасса была почти пустой, Агалатово уже засыпало, яркосветились только фонари у заправки «Лукойл». Зато над соснами во всём блескевосходила полная луна – дождь кончился, небо очистилось, в воздухе явночувствовался морозец.

«Опять гололедица», – огорчился Песцов и хмыкнул,поймав себя на том, что рановато задумался насчёт обратной дороги.

Мягко затормозив на обочине, он выключил фары.

– Приехали…

Место для парковки было выбрано удачно – у стихийной свалки,за зарослями ольхи, метрах где-то в трёхстах пятидесяти от ограды бывшегосанатория. Не видно, надо полагать, и не слышно. И топать недалеко.

– Так. – Песцов глянул на часы, вышел, осмотрелсяи начал собираться. – Понеслась душа в рай.

Сборы были недолги. Интеллигентские плащ и шляпа остались назаднем сиденье, а поверх свитера, штанов и лёгкого бронежилета был надет особыйкамуфляжный комбинезон из высокомолекулярной ткани. Прочнейшая штука – ни огнем,ни штыком не возьмёшь. Ботинки были под стать комбинезону – армированные, шитыена заказ. И поверх них – маскировочные бахилы. На правое голенище – летающийнож, чтоб был под рукой. На пояс – крюк для натягивания арбалета, подвеску слопаткой, ножны с мачете. На спину – рюкзачок наподобие десантного. И вдовершение всего – шлем. Кевларовый, с забралом, которое ни при какихобстоятельствах не запотеет, и хитро присобаченной лампочкой. Зарядил арбалет,поставил на предохранитель, вложил болт и оглянулся на подельницу:

– Ну, что ли, с Богом.

– Типун тебе, касатик. Уж лучше нам с тобой безНего… – фыркнула в ответ Надежда Константиновна.

Так и двинулись вперёд, и такого тандема Агалатово на своихзадворках совершенно точно никогда прежде не видело. Арбалетчик в камуфляже ибодрая старуха в тренировочных портках. И всё это при полной луне, в половинетретьего ночи. Пить надо меньше, ребята. А выпили, так спать крепче. Иначе ещёне то померещится!

Не доходя сотни метров, они разделились: НадеждаКонстантиновна направилась в лоб, к массивным воротам, ждать, когда –если! – их ей откроют. Песцов начал забирать в обход, правее, к стене, закоторой находилась собачья будка. У кряжистой ивы, росшей возле забора, оностановился и вслушался в полутьму. Всё было тихо.

Внутренне напрягшись, Песцов вспомнил Афганистан. Огромную,затерянную в глубине кяризов пещеру, звук бьющего из недр родника, вкус веселоструящейся воды… И сразу мир изменился для него, словно вывернулся наизнанку,сделался простым, понятным, сбросил все неясности и покровы. Вот они, камнимироздания, вот они прямо под ногами – двигай, крути, верти, строй, чтодушенька пожелает, только не швыряй… А ещё изменилось время – сделалось легкоощутимым, плотным, тягучим, словно резина. Можно сделать из него петлю,завязать узлом, натянуть, как рогатку… И как этого остальные люди не видят?

Впрочем, философствовать было некогда, Песцов началдействовать. Закинул на забор специальный самофиксирующий зацеп, вскарабкалсянаверх и сел там со снаряжённым арбалетом в руках. В холодном ярком свете луныдомик-пряник был перед ним как на ладони: жилые корпуса, кухня, вконецобветшалый санузел, административный корпус, беседки, террасы, ржавые качели,трухлявая песочница со слежавшимся песком… И тот самый собачий скворечник сромбическим отверстием входа. Песцов нажал на спуск и увидел словно взамедленном кино, как сработали плечи лука, потянули тетиву, послали болт.Металлическая дуга, ввинчиваясь в воздух, потянулась к будке, соприкоснулась сдоской и, пройдя насквозь, исчезла из виду. За это время Песцов успелспуститься, перезарядить арбалет и выстрелить ещё раз – точно в бубновый ромб.