Разве с ней не то же самое? Она любит страсть в любом виде. Любит злиться, упрямиться, радоваться или озорничать. Единственное, что ей не нравится, это отсутствие чувств.

К сожалению, именно такой я и есть. Холодный. Сдержанный. Лишенный удовольствия.

Пока не оказываюсь рядом с ней.

Тогда мои чувства обостряются до предела. Обоняние, вкус и зрение обостряются. Даже слишком.

Меня пугает, как рядом с ней я теряю контроль. За те несколько недель, что мы знакомы с Аидой, я выходил из себя больше раз, чем за всю свою жизнь.

И все же я не хочу, чтобы это прекращалось. Не представляю, как можно вернуться к тупому безразличию. Аида — дверь в другой мир. Хочу навсегда остаться на ее стороне.

Господи, что я говорю?

У меня никогда раньше не было таких мыслей, не говоря уже о том, чтобы позволить им сформироваться в слова.

Почему я так привязался к этой девушке, которая, откровенно говоря, не в своем уме? Она пыталась застрелить Джека! На кухне! Если бы она сделала это на предвыборном мероприятии, для меня это был бы провал. И не сомневаюсь, что и для неё тоже.

Нужно успокоиться и держать себя в руках.

Решение продлилось около пяти секунд, пока я не уткнулся носом в ее волосы и не вдохнул дикий аромат, похожий на солнечный свет и морскую соль, черный кофе, перец и лишь намек на медовую сладость. Затем снова чувствую толчок, укол адреналина, отключающий контроль каждого моего желания.

Когда у Аиды звонит телефон, я чуть не выпрыгиваю из кожи.

Аида просыпается, задремав на моем плече.

— Кто это? — пробормотала она.

— Это твой телефон, — говорю я ей.

Она скатывается с кровати, забавно неуклюжая. Она даже не старается быть изящной, кувыркаясь с края матраса, как медвежонок панда. Затем она роется в поисках телефона и наконец находит его на полпути под кроватью.

— Данте? — говорит она, прижимая трубку к уху.

Она слушает мгновение, потом хмурится.

— Cavalo! — восклицает она. — Sei serio? Che palle! (итал. Ты серьезно? Твою мать!)

Я никогда не слышал, чтобы Аида говорила по-итальянски больше, чем пару слов. Интересно, говорит ли она на этом языке дома с семьей? Очевидно, что она свободно владеет ним.

У Аиды много скрытых талантов.

Я недооценил ее, когда мы познакомились. Я думал, что она избалованная, молодая, дикая, беспечная, необразованная, немотивированная.

Но она уже несколько раз показала мне, что впитала гораздо больше из бизнеса своего отца, чем я ей приписывал. Она проницательна, наблюдательна, убедительна, когда хочет. Умна и находчива. Она знает, как обращаться с оружием — мой пульсирующий бицепс может это подтвердить. И она чертовски храбрая. То, как она смотрела на меня, когда бросила часы моего дедушки через перила… это был мудацкий поступок, но на самом деле довольно умный.

Они с Себастьяном были в меньшинстве. Если бы она отдала часы, я мог бы застрелить их обоих и уйти. Бросив часы в озеро, она подтолкнула меня к импульсивным действиям. Она создала хаос и расколола своих противников.

Аида может быть опрометчивой и вспыльчивой, но она не паникует. Даже сейчас, разговаривая по телефону с братом, хотя что-то явно не так, она не потеряла голову. Она воспринимает информацию, отвечает быстро и лаконично.

— Capisco. Si. Sarò lì presto. (итал. Я понимаю. Да. Я скоро буду)

Она кладет трубку и поворачивается ко мне лицом.

Она сияет, как бронзовая богиня, в водянистом свете, проникающем через ставни. Она не замечает и не обращает внимания на то, что полностью обнажена.

— Данте говорит, что кто-то поджег аппаратуру на площадке башни на Оук Стрит. Мы потеряли около двух миллионов на тяжелой технике, плюс ущерб самому зданию.

— Давай съездим туда, — говорю я, вставая с кровати.

— Ты не… Я собиралась съездить, но ты не должен, — говорит она.

— Ты не хочешь, чтобы я ехал? — спрашиваю, стоя в дверном проеме между спальней и ванной.

— Нет. То есть да, ты можешь, но ты не… — она неловко переминается с ноги на ногу.

Моя маленькая Аида, не смущенная наготой, но покрасневшая от прямого вопроса на тему того, чего она хочет.

— Я еду, — твердо говорю я. — Теперь мы в одной команде, верно?

— Да… — говорит она неубедительно.

Затем, похоже, соглашаясь с этой идеей, она следует за мной в гардеробную, где я положил обратно всю ее одежду. Эта работа заняла у меня всего пять минут.

Я приказал Марте купить Аиде соответствующий гардероб профессиональной одежды. К концу этой недели у Аиды должен быть полный набор платьев и нарядов для вечеринок, брюк и сарафанов, кардиганов, блузок, юбок, сандалий, каблуков, сапог и жакетов. Согласится ли она надеть все это или нет — другой вопрос.

Пока что она натягивает пару джинсовых шорт и старую футболку Cubbies. Затем она садится на ковер, чтобы завязать кроссовки.

Я натягиваю свою одежду.

Аида поднимает шокированную бровь.

— Джинсы? — спрашивает она, пряча ухмылку.

— А что?

— Я никогда не видела, чтобы ты ходил в джинсах. И конечно же, это были бы Balenciaga, — добавляет она, закатывая глаза.

— Аида, — говорю я спокойно. — Я не выбираю себе одежду, включая эти джинсы. Я даже не знаю, что такое Balan… что это вообще за бренд.

— Что? — спрашивает Аида, широко раскрыв глаза и надев на ногу только один кроссовок. — Ты не покупаешь себе одежду?

— Нет.

— А кто покупает?

— Сейчас Марта. До этого это был другой ассистент по имени Андрей. Мы договариваемся об имидже, а потом…

— Так ты никогда не ходил в торговый центр?

— Нет.

— Почему?

— Разве мы не должны ехать? — говорю я.

— Верно! — Аида натягивает второй кроссовок и вскакивает.

Пока мы спешим вниз по лестнице, она все еще донимает меня.

— Но что, если тебе не понравится цвет или…

Я заталкиваю ее в машину, говоря: — Аида. Я работаю буквально все время. Либо в рамках предвыборных проектов, либо в одном из наших многочисленных предприятий. Некоторые из них, как ты прекрасно знаешь, более сложные и опасные, чем другие. Когда я общаюсь, то только на мероприятиях, где мне нужно наладить связи. Я не помню, когда в последний раз исполнял поручения или делал что-то для развлечения.

Аида сидит молча в течение минуты. Гораздо дольше, чем она обычно молчит. Потом она говорит: — Это печально.

Я фыркаю, качая головой.