Добавить «разберемся» он не успел: в дверь изнутри ударили, и следом за Кларой на крыльцо выскочили трое, причем первый сжимал в руке топор.

Увидев Бабкина, троица затормозила, и мужчина с топором остановился, балансируя, на верхней ступеньке.

– Вот он! – взвизгнула сиделка. – Убийцы! Вы видите? Видите?!

– А ну томагавк свой убери, – приказал Бабкин, задвигая женщину себе за спину и прикидывая, что будет делать, если топор полетит ему в голову: вид у преследователей был такой же маловменяемый, что и у жертвы.

Мужчина с топором оказался тем самым чернявым бородатым весельчаком, что играл на завтраке роль шута. Багровый румянец расползался с его щек на жилистую шею, он тяжело дышал, сжимая обеими руками топорище. За ним, пыхтя ему в спину, замерли двое: большая носатая женщина, которую полуоткрытый рот делал похожей на крупную курицу, и бледный тонкошеий человек, высовывавшийся из-за плеча чернявого, словно змея. Все трое молчали, никак не реагируя на приказ Бабкина, будто испытали потрясение при виде его.

– А-а-а! – вдруг снова забилась сзади в истерике сиделка. – Они убьют меня, убьют! Вы же видите! Они за мной гнались по всему дому!

– Клара Ивановна… – хрипло начал первый, – да вы что, с ума сошли, что ли?

– Убьют! Убьют! – голосила женщина. – Господи, спаси и помилуй, давно они меня прикончить хотели, а теперь добрались!

– Да я вам объясняю… – повысил голос мужчина, но воплей сиделки ему было не перекричать.

– Нет! Ничего вам не достанется, ясно?! Нищими уйдете из моего дома! Можете убить меня, только себе хуже сделаете!

– Да не собирались мы вас убивать! – разноголосым хором заорали все трое, а бородач добавил: – Если бы собирались, неужели побежали бы за вами на улицу, подумайте сами!

– Слышь, мужик, – миролюбиво сказал Бабкин, не двигаясь с места. – Пока у тебя топор в руках, другие аргументы не прокатят.

– Убийцы! Никуда от правосудия не денетесь! Найдут вас, засудят…

– Да Клара Ивановна, родная вы наша…

– Не смей ко мне подходить! Не смей! Убийцы! Палачи! Изверги!

– А ну цыц! – рявкнул Бабкин, обернувшись. – Прекратите истерику!

Магическому слову «цыц» научила его жена. На женщин старше сорока оно действовало одинаково: они замолкали на полуслове, глаза их затуманивались на несколько секунд, и этого времени должно было хватить, чтобы успеть предпринять следующие шаги, пока объект был полупарализован заклятием.

Клара Ивановна не стала исключением из правила. Она оторопело замолчала, и Сергей вновь обернулся к троице с топором.

Бородач, не сводя с него глаз, будто опасаясь, что Бабкин вот-вот достанет револьвер и выстрелит, медленно опустил свое оружие вниз и положил на ступеньку так, что лезвие оказалось в воздухе. Сергей тяжело вздохнул.

– Убери его совсем, – посоветовал он. – Не дай бог, наступит кто, останется без пальцев.

– Как? А! Понял! – Мужчина схватил топор и спустился вниз, прижимая его к себе.

Сиделка за спиной Сергея издала невнятный звук, будто протестуя, но Бабкин шикнул, не оборачиваясь, и звук оборвался.

– Так я, это, в сарай его отнесу, – неуверенно предложил бородач. – Чтобы Клару Ивановну он не пугал больше.

– Отнеси, – великодушно разрешил Бабкин. – В сарае ему самое место.

Пока хранитель топора отсутствовал, оставшиеся его товарищи осторожно спустились вниз, но близко подходить не стали.

– Клара Ивановна, – позвал бледный, – ну что же вы сами испугались и нас испугали? А?

– Мы ведь ничего плохого не хотели, – тоном заботливой докторши, успокаивающей буйного пациента, проговорила стоявшая рядом женщина. – Сами не рады, что так получилось.

«Проявляют первые признаки разумности, – решил Сергей. Но дамочка все еще пряталась за ним, словно за стеной, и не собиралась выходить. – Спасибо и на том, что верещать перестала…»

– Наперекор своей судьбе мы с топором пришли к тебе! – внезапно с выражением проговорила черноволосая, просветлев лицом, и сыщик встрепенулся от неожиданности. – Но к нам судьба была добра, лишив нас зла – и топора!

Бабкин понял, что с признаками разумности он погорячился.

Бледный страдальчески сморщился, но промолчал.

– Отринь ты боль, отринь ты страх, прощенья просим мы в стихах! – продолжала женщина.

– Лидия! – не выдержал бледный, но не был услышан.

– Оставь огромного плебея! Иди же, Клара, не робея! – вдохновенно призвала поэтесса, и, к огромному удивлению Сергея, сиделка осторожно выбралась из-за его спины и сделала шаг вперед.

До Бабкина с опозданием дошло, что последняя строка была о нем. «Ужель была судьба добра, вам дав мозгов, как у бобра?» – мрачно срифмовал он, глядя на женщину по имени Лидия.

Явление чернобородого спасло его от следующего стиха.

– Ну слава богу, – с явным облегчением сказал тот, подходя ближе и с опаской косясь на Клару Ивановну, как ни в чем не бывало одергивавшую блузку. – Наше маленькое недоразумение разрешилось, я надеюсь? Нет, все-таки, Клара Ивановна, как вы могли подумать! Да еще и убегать от нас…

Лидия открыла рот – Бабкин заподозрил, что не просто так, а собираясь изложить стихотворную версию произошедшего, – и Сергей решил брать дело в свои руки.

– Так что произошло? – громко спросил он. – Откуда топор? М-м?

Все переглянулись.

– Господи, да ничего особенного, – смущенно сказал маленький бородач. – Даже объяснять смешно. В сарае после дождя разбухла дверь…

– Сосновая дверь, паршивая, – подтвердил бледный.

– Точно, паршивая. И не закрывалась. Я взял топор, чтобы ее стесать, и мы пошли к сараю.

– Втроем? – уточнил Бабкин.

– Нет-нет, – торопливо вмешалась Лидия. – Я ждала снаружи, у туалета.

– Их ждали?

– Их? Боже упаси! – Она окинула его презрительным взглядом. – Вдохновения!

«Подходящее место», – хотел сказать Бабкин, но сдержался. В конце концов, он понятия не имел, в каких неожиданных местах поэтессы черпают вдохновение.

– Я обтесывал дверь снизу, Олег мне помогал, – продолжил чернобородый, – и тут Клара Ивановна в доме закричала. Мы, конечно, побежали туда, а она – то есть вы, Клара Ивановна, простите тысячу раз! – увидела нас и… Тоже побежала. От нас. Идиотская ситуация, честное слово.

Он смешался и развел руками.

Из слов бородача «Олег мне помогал» Сергей сделал вывод, что перед ним тот самый Олег Чайка, которого он искал, и всмотрелся пристальнее в его лицо.

Племянник учителя ему категорически не понравился. Тонкий, словно бескостный – в детстве Бабкина таких дразнили хлюпиками и слизняками – а над ремешком нависает вполне оформившийся животик. По лицу блуждает усмешка, выражения глаз не определить, в руках теребит какой-то замусоленный фантик.