— Бабушка, а я к тебе сегодня на целый день пришла, — с такими словами девочка шагнула в избу, открыв дверь. — Меня матушка отпустила.

— Проходи, я уже тебя поджидаю, — ласково приветствовала внучку бабушка.

— Я буду сейчас же тебе помогать, — объявила внучка. — Ты уже мои любимые шаньги делала?

— Подожди, не торопись. Ты сначала перекрестись, а потом за дела принимайся, — остановила шуструю внучку бабушка с улыбкой. — Да и не мешает вспомнить то, чему я тебя давеча учила, когда вместе стряпали, помнишь?

— Конечно, бабушка, — толково и со знанием дела начала девочка. — Надо обязательно надеть на голову белый платочек, и подобрать под него все волосы, чтобы они не попали в тесто.

— Молодец, все правильно запомнила, — похвалила ее Серафима. — А еще что?

— А еще надо надеть фартук, чтобы не запачкать платье, — отвечала внучка как на уроке.

— Правильно. Тогда давай за работу примемся.

Дело в четыре руки быстро закипело: бабушка и внучка раскатали и намазали сметанной намазкой шанежки, закрутили из теста аппетитные кралечки. Из оставшегося теста сварганили пирог с капустой, нарубив ее мелко-мелко сечкой в корытце, и добавили много зеленого лука. Еще, чтобы пирог получился особенно вкусным, хозяюшки не пожалели добавить туда мелко-мелко изрубленных рыжиков. Последний кусок теста решили пустить на калач, который сначала крутила своими маленькими ручонками внучка, а потом подправляла сама Серафима Митрофановна, да так, чтобы внучка не заметила и не переживала, что у нее что-то не получается.

Первым в печку отправили пирог, остальная стряпня расстаивалась. Испеклось все хорошо, поднялось, подрумянилось, выглядело празднично и аппетитно. Дух свежеиспеченной уральской стряпни распространялся по всему дому.

Так незаметно день подкатился к обеду. Серафима иногда стала поглядывать в окошко на середе, поджидая мужа, но, видать, что-то у них с сыном там не заладилось, а то уже он был бы дома. После обеда внучка убежала на улицу играть с соседской детворой в городки.

Лет внучке Серафимы было немного, ей шел всего пятый годок, но она уже вовсю дружила не только со своими погодками, но и с теми, кто постарше. Сначала те не очень-то хотели принимать девчушку в свою компанию, но той уж больно хотелось дружить со взрослыми детьми. И тут ей на помощь пришел дед. Он сам изготовил целый набор деревянных колышков, брусочков и бит для игры в городки. Такого набора не было ни у кого из соседских ребятишек — дед-умелец постарался.

Колышки и брусочки, из которых игроки составляли различные фигуры, были сделаны из легкой и ароматной липы, а на биту пошел более тяжелый материал — береза. Ручки у бит были вырезаны под форму руки, чтобы она ложилась удобно на биту и крепко ее держала, это было очень важно для хорошего размаха. Колышки и брусочки были самых разнообразных форм, так что их них можно было создавать множество форм. Имея такой набор, девчушка стала желанным участником игры в городки. Сначала она играла со своими сверстниками, а затем ее стали брать в игру девчонки и мальчишки постарше.

Серафима Митрофановна слышала за окном крики детей и стук деревяшек, разлетающихся в стороны от удара бит. Веселая компания резвилась на зеленой лужайке недалеко от дома. Иногда дети, конечно, слишком заигрывались и шумели, но Серафима терпела, по крайней мере, внучка была на виду.

Вдруг на Серафиму накатило какое-то тревожное чувство. Она не смогла бы сказать, с чем оно было связано, но пришло четкое ощущение, что случилась беда. Первый делом, она выглянула в окно — внучка играла в городки и ни на что не обращала внимание. Затем Серафима подумала про мужа и сына, но поразмыслив, решила, что раз они вместе, то ничего плохого не должно случиться.

Тем временем день подходил к концу, и незаметно наступал вечер, совсем скоро пастухи начнут пригонять стадо, и надо будет идти встречать свою кормилицу Дуньку.

Серафима привыкла доверять своим предчувствиям. Дар знахарства передавался в ее семье по наследству, но не от матери к дочери, а через поколение — от бабушки к внучке. Может быть, поэтому Серафима так и любила свою внучку, что знала — дар этот ее перейдет. Правда, внучка была еще так мала, что наперед сказать ничего было нельзя.

Серафима Митрофановна еще немного бестолково потолклась по дому, но все почему-то валилось у нее из рук, и тревога не хотела отступать. Поэтому она решила пойти навстречу пастухам и стаду, и встретить свою буренушку по пути к дому.

Она быстро накинула на голову платок, вышла на улицу и захлопнула за собой калитку. Крикнув внучке, которая увлеченно пыталась сбить битой очередную городошную фигуру и деревянных брусочков, Серафима не спеша пошла вниз по улице навстречу стаду.

Пастухи обычно гоняли стадо далеко, за поселок, в поля, ближе к лесу. Вся дорога до пастбища занимала обычно время до полудня, потом пастухи отдыхали, а животные паслись. В обратный путь стадо отправлялось после полуденной жары, уже ближе к вечеру. Мычание сытых и усталых коров, спешащих к своим подворьям, Серафима услышала, когда только-только спустилась с пригорка. Стадо уже зашло в городок, а некоторые коровы отправились к своим подворьям.

Вроде бы внешне все шло как обычно, но тут женщину что-то встревожило. Сначала она не могла понять, что это было, но когда она подошла поближе, поняла, в чем дело. Впереди стада торопился главный пастух Влас. Это выглядело странно. Обычно Влас утром ехал на коне впереди стада, а вече-ром он замыкал шествие, и подгонял отстающих животных, важно и, не торопясь, щелкая хлыстом и покачиваясь в седле. Сейчас было явно заметно, что главный пастух куда-то торопится и явно встревожен. Он быстрым шагом подъехал к Серафиме, нагнулся к ней и проговорил:

— Я смотрю, Серафима, ты навстречу вышла. Забирай свою Дуньку, вон она идет.

— Что-то случилось? — сразу же встревоженно спросила женщина.

Влас снял картуз и озабоченно поскреб пятерней свою макушку.

— Раз уж ты спросила… В общем, мы в лесу девку нашли, Евдокию. Не живая она, — тихо сказал он.

— Господи, спаси и сохрани, — ахнула Серафима и несколько раз перекрестилась. — Что случилось?

— Да мы обратно уже со стадом шли, через лес возле пещеры. Евсейка, подпасок мой, отошел немного в сторону, коров пригонял, чтобы не отбивались. Вдруг как он заголосит, да ко мне подбежит! Кричал благим матом: «Мертвая она, дядя Влас! Умерла!» Я за ним следом побежал, смотрю — лежит под деревом Евдокия, дочка Марии. Глаза у нее широко открыты, сарафан на груди