Или все-таки…

…Мишка молчал. Сидел, уставившись в одну точку, и молчал. Улыбался. На него нацепили браслеты и все, кажется, надеялись, что рано или поздно, но Мишка очнется, придет в себя. Святослав знал правду – не придет. Где бы он ни был, там Мишке было хорошо.

Ни войны.

Ни, мать его, болота.

Святослав с раздражением выдернул ногу, и болото всхлипнуло, жалобно так.

Нет, болото – это, если подумать, даже хорошо. Он идет, а следовательно, не утратил желания выбраться. Было бы куда хуже, окажись Святослав в месте, покидать которое не хотелось бы. Так, что он помнит?

Диву.

И свое возвращение под утро.

Разговор…

Казимир Витольдович тоже устал. Он давно без сна, и резкий запах бодрящего зелья, которое он держит в столе, пропитал комнату. Плохо. Надо отдыхать. Особенно тем, чья сила завязана на разуме. Разум коварен. Как болото.

Может?

Нет, чересчур уж прямая ассоциация.

– Первоочередная задача – присмотреть за дивой, – Казимир Витольдович прячет пальцы, скрывая мелкую дрожь их. А Святослав ощущает его неспокойствие, и само это заставляет нервничать. – Боюсь, если с ней что-то произойдет, даже случайно, мы упустим последний шанс помириться с ними…

Он все-таки встает.

И садится.

Снова встает, чтобы повернуться к окну.

– Восставший, ведьмы… с этим разберемся. А вот дива… она тебе доверяет. Это хорошо. Очень хорошо. Бывшего ее ищут, но хитрый, засранец. Дома не объявлялся, стало быть, предупредить успели. А значит, что?

Казимир Витольдович замолкает, вперившись взглядом в сизое стекло. То кажется чересчур темным, будто грязью затянутым.

– Будь осторожен, – начальник поднял руку и поднес к самым глазам. – Дерьмо… если бы ты знал, что за… людей не хватает… думаешь, этот вот город чем-то отличается от прочих? Под Тверью дивы хотя бы вместе живут. Поселение у них. И там особый режим. Они не против, тоже не слишком рады-то, да… под Новогрудком опять же… слышал про Новогрудок когда-нибудь?

– Нет.

– И я. А там дивы всегда селились. Леса у них там. И жизнь своя… вот… одиночки по городам, и за ними присматривают. Только, чувствую, ничуть не лучше, чем здесь. Люди… самая большая проблема, Свят, это не деньги, не амулеты, не магия, мать ее, а обыкновенные здравомыслящие люди, которые понимают, что от них нужно.

Он вздохнул.

И потер подбородок.

– Ведьму жаль. Надо будет усилить работу с ковеном, чтобы не только учили силой пользоваться, но и вообще… приглядывали.

– А с… остальным как?

– Остальным… остальными, – Казимир Витольдович потер ладонь о стекло, оставляя на запотевшем влажный длинный след. – Сложно, Святушка… если бы ты знал…

Святослав посмотрел под ноги и не удивился, что в сапогах. Он их даже узнал. Да и как не узнать, когда эти сапоги с ним, почитай, половину Союза прошли. Или точнее он в них прошел. И повидали они не меньше Святослава.

Крепкие.

Зачарованные. Сшитые по индивидуальному заказу, пусть и кажутся обыкновенными.

Откуда сапоги? Опять соскальзывает. Нет, надо удержаться. Что-то там сказано было, что-то донельзя важное, о чем Святослав позабыл и поэтому оказался в болоте.

– Есть мнение, что… объект нельзя ликвидировать.

– Что?! – Святослав позволил себе повысить голос, чего с ним никогда-то не случалось.

– Мне это тоже не нравится. Категорически. Но… там, – Казимир Витольдович указал пальцем в потолок. – Полагают, что объект может представлять научный интерес.

– Это нежить.

Такая же, какую плодили асверы, используя, как Святослав понимал, силу человеческих душ, лишая эти самые души возможности однажды вернуться в мир.

– Это очень старая опытная нежить. Разумная. А, следовательно, с ней можно договориться. Изучить. Понять суть ритуала, который позволил продлить… существование, – Казимир Витольдович поморщился. – Это не моя идея. И честно говоря, мне не нравится, что сейчас заговорили о возможности… возобновления некоторых асверских разработок. Пока на уровне идеи, но сам знаешь, порой от идеи до реализации путь короткий.

Он щелкнул пальцами, позволяя эмоциям выплеснуться, выбраться за пределы тощего этого тела. И обманчиво хрупкое, оно устояло. А вот Святослав покачнулся.

…не потому ли он заболел?

Нет.

В этом выбросе не было ничего случайного. Напротив, и сила его, и содержание контролировались так, что Святослав позавидовал. Ему до подобного уровня еще расти и расти.

А вот амулеты, если в кабинете и были, вынесло бы.

– Ты знаешь, что делать, – одними губами произнес Казимир Витольдович.

И Святослав склонил голову.

Болото вернулось.

Правда, теперь вдали показалась кромка леса. Полупрозрачный березняк манил, намекая, что вот она, граница сознания, пусть и в завуалированной форме. Надо лишь добраться.

Наступить.

Переступить.

И у него получится. Не может не получиться. Надо… идти. Шаг за шагом.

Болото.

И сзади кто-то бредет. Кто? Не понятно. За спиной туман, который, правда, ведет себя вовсе не так, как должен вести туман. Слишком упорядоченный он, слишком предсказуемый. Вбирает в себя и шаги, и болото, но не переступает невидимую границу, так и оставаясь позади Святослава.

Пускай.

А вот тот, кто идет в тумане, спешит. Святослав слышит хлюпающие эти шаги, но стоит остановиться, и шаги смолкают. Тот, кто прячется, еще не готов ко встрече.

…приказа нет.

На словах.

Но Святослав и вправду знает, что нужно делать: то, чему его учили. Правда, нежить действительно старая. Опытная. И ведьма опять же…

…кто-то тихо вздохнул.

– Выходи, – сказал Святослав, не оборачиваясь. – Я знаю, что ты там.

Смешок.

И едкий голос:

– Попался, маг?

– Попался, – согласился Святослав и потер грудь. Штырь никуда-то не исчез, напротив, теперь Святослав ощущал его, так сказать, во всей полноте, что радовало: стало быть, тело живо и он не утратил с ним связь.

– Страшно? – тот, кто скрывался в тумане, не спешил выходить. Впрочем, это не мешало беседе.

– Конечно, страшно.

– И чего ты боишься? – в этом смутно знакомом голосе слышалось вполне искреннее любопытство.

– Не знаю…

– Знаешь, – возразили ему. – Все знают. Только не хотят признаваться.

Святослав обернулся. Теперь туман казался до того плотным, что его хотелось потрогать, убедиться, что плотность эта не вымышленная, что он действительно таков, тяжелый, что мокрая вата.