– А ты как?

– Не знаю… он хороший. До того хороший, что порой так и тянет гадость сделать, чтоб не был таким… понимающим. Будто я больная на всю голову… терпеть не могу!

– Скажи.

– А если обидится?

– Тогда дурак, – Эвелина стряхнула с ножа тонкую полоску картофельной кожуры. – Но дураком не выглядит.

– А твой…

Эвелина улыбнулась ласково так, что стало очевидно: вот у нее-то все хорошо. Замечательно даже. И сама Астра не удержалась от улыбки. Почему бы и нет?

Ведь на самом-то деле все хорошо.

Замечательно даже.

И вечером, даже ночью, той самою кромешной, когда все давно уже спят, она заберется под одеяло, вытянется рядом со своим человеком и, тронув пальцем его, скажет:

– Кажется, я тебя люблю.

– Кажется? – в темноте не видно выражения его лица.

– Точно.

– Точно-точно?

– Абсолютно точно.

Святослав засмеется. И ответит:

– Тогда и я тебя.

– Точно?

– Точно.

– Точно-точно?

– Точнее некуда.

Это будет на редкость глупый разговор, зато потом, привычно проснувшись на рассвете, Астра сможет ответить себе со всею определенностью: да, она действительно счастлива.

И разве это плохо?

Розочка откинула пуховое одеяло и, вытянув ноги, стянула полосатые носки. Носки были хорошими, теплыми и мягонькими, а потому брать их с собой туда Розочка не хотела.

Еще испортятся.

– Ты идешь? – спросила она шепотом и прислушалась, но в квартире было тихо. – Или как?

Она и одеяло приподняла. Вечно Машка под него с головой залезает, прячется, словно в нору. Сколько уже времени прошло, а она все никак не привыкнет.

– Иду, – Машка тоже носки стянула, сложила, скатала в комок и под подушку спрятала. Потом еще рубашку ночную наглаживать принялась, будто бы там было кому дело до того мятая она или нет.

Нога коснулась пола.

Холодный какой. Но холод исчез, стоило откликнуться на голос леса. И комната дрогнула, поплыла, стираясь вместе с гранью, что вот только что была, а тут ее и нет. Розочка подавила зевок, подумав, что вернуться надо бы пораньше, а то потом опять будет целый день сонною.

Здесь, за гранью, тоже была ночь, но теплая.

Ветер окутал, укутал привычными ароматами. Зашумели деревья, приветствуя гостей, и Розочка закружилась, не способная справиться с переполнявшим ее счастьем. Машка вот как-то справлялась. Села себе на горбатый корень, ручки сложила и на Розочку смотрела этак, снисходительно.

Пускай себе.

Когда Розочка устала кружиться и упала на мхи, Машка опустилась рядом и тоже легла, уставилась на небо, на звезды, которые здесь тоже были, но совсем-совсем другие, чем там.

– Красиво, да?

– Да, – Машка слышала, что силу этого места, что голоса его. И улыбалась. И больше не боялась. И вовсе она не трусиха дальше.

Так и лежали.

Долго.

А потом пили ледяную воду, которая, наверное, совсем даже не вода, а энергетическая аномалия, вроде тех, про которых в учебнике дяди Слава написано.

…надо будет попросить, чтобы объяснил.

И про локальные провалы тоже. Почему-то это казалось важным. И Машка сказала, что знать надо. А если так, то и вправду надо. От воды ломило зубы. И снова хотелось кружиться и петь, и даже казалось, что получается не хуже, чем у тети Эвелины, хотя, конечно, Розочка была девочкою разумной и понимала, что птицу-гамаюн перепеть ей не дано.

Но помечтать-то можно?

Она и мечтала. Благо здесь мечталось легко. И когда наступило время уходить, лес загудел, прощаясь.

– Завтра, – пообещала Розочка. – Завтра мы вернемся.

– Не только мы, – уточнила Машка, прислушиваясь к чему-то еще.

– А кто? – Розочка удивилась.

– Так… есть другие дивы, которые тоже начинают слышать. Они придут.

Вот меньше всего Розочке хотелось, чтобы в ее лес приходили какие-то там другие дивы. Она нахмурилась, раздумывая, можно ли узнать что-то еще об этих самых дивах и, главное, о том, как сделать так, чтобы с ними не встречаться.

Лес зашелестел, и показалось, что он смеется над Розочкиными мыслями и самою Розочкой.

– Нет, – Машка подняла голову. – Так надо. Но ругаться с ними тебе никто не запретит.

Не хватало еще.

– Тебе понравится, – Машка умела улыбаться. – Потом… когда-нибудь… наверное.

В этом Розочка очень даже сомневалась, но к чему с Машкою спорить? Уж лучше с этими… как их… другими дивами.

Она им еще покажет, кто в предвечном лесу главный.

С этой мыслью Розочка и забралась в кровать, подавила зевок и, натянув одеяло по самый нос, тихо проворчала:

– Обойдутся…

Хихикнула Машка.

С чего бы?

Впрочем, какая разница? Луна заглянула в окошко, плеснула живого серебра на подоконник, добралась до кровати и ласково пощекотала нос. А потом дунула, сыпанула звездной пыли, открывая врата еще одного мира. И там, среди снов, опять шумел древний лес, говорил с Розочкою на одном лишь им понятном языке.

И не было в том лесу никаких других дивов.

Определенно, не было.