Но тут за его плечом еще громче взревел Кир, оттеснил растерявшегося мужика, подхватил девочку на руки и припустил вверх по лестнице. Вслед ему полетели витиеватые проклятья, но Киру было все равно.

Дома, глядя на ее насупленную физиономию, он в отчаянии всплеснул руками:

– Я не понимаю! Что с тобой такое?

– Ты же волшебник, – с ехидцей вдруг отозвалась она. – Ты должен все знать.

– Никакой я не волшебник, – Кир отмахнулся. – Я обычный человек, я очень люблю тебя и переживаю из-за того, что ты вдруг стала…

Он запнулся.

– Какая? – подстегнула его девочка.

– Чужая, злая, холодная, закрытая… – Кир замолчал, испугавшись, что не сможет остановиться. – И я не понимаю, почему?

Девочка встала.

– А может, я такая и есть?

Кир покачал головой.

– Нет, это не так. Ты – моя внучка, ты добрая, нежная, ласковая…

– А откуда ты знаешь? Ты же даже не волшебник! – она презрительным и разочарованным взглядом смерила деда и удалилась.

Закрылась дверь детской, и в гостиной на стене качнулась безделушка – три стеклянных ангела, летящих в обнимку друг с другом.

До вечера она не показывалась из своей комнаты, ни с кем не разговаривала. Только когда уже совсем стемнело, выбралась в коридор, и вот уже почти четверть часа они стояли: она – с телефонной трубкой в руках, а он – у нее за спиной, в тишине и без движения. Позади Кира висело большое зеркало, в котором отражалось бесконечное пространство, ему что-то почудилось, он обернулся и встретился с собственным взглядом. Кир вздрогнул. Кто-то другой смотрел на него из глубины «голубого дряхлого стекла». И тут он услышал тихий, но отчетливый голос девочки:

– Да, мама. Да. Все хорошо. Да, мамочка, конечно…

Глаза Кира округлились, и он быстро подошел к ней.

– С кем ты разговариваешь? – спросил Кир. – Кто это?

Девочка тут же отняла трубку от уха, прижала ее к груди и с вызовом уставилась на деда.

– Никто!

Кир молча смотрел на нее. Чуть вздернутый носик, глянцевая челка, упрямый взгляд исподлобья, алые пятна на щеках. Похоже, ее брат был прав – куколка стремительно превращалась в женщину.

– Я жду, – не повышая голоса, произнес Кир.

Девочка потупилась. Эта война была еще неравной.

– С мамой я разговариваю, – неохотно ответила она своим башмачкам.

– Дай мне трубку, – протянул руку Кир.

Она опять, было, вскинулась, но шмыгнула носом и через силу протянула ему трубку.

– Алло. Алло… – Кир посмотрел на девочку. – Там нет никого.

– Это теперь там никого. А была мама, – она прятала глаза, но отвечала смело. – Мама с тобой не хочет разговаривать, она со мной говорила!

Девочка резко отвернулась и побежала в сторону кухни. Кир зажмурился, на мгновение ему показалась, что она прошла сквозь зеркало и скрылась не за углом, а в отражении коридора. Кир некоторое время растерянно смотрел в пустоту, о чем-то размышляя, потом аккуратно повесил трубку. Тут же, словно он только этого и ждал, телефон зазвонил вновь. Кир помедлил, но все-таки подошел.

– Да, я слушаю, говорите. Что? Ограды на могилы? Нет, вы ошиблись номером.

Он вернул трубку на место.

– Что за люди… Ни «здрасте», ни «до свидания», – проворчал Кир, входя в свою комнату и включая свет.

Сначала Инге приснилось море. Оно зеленой гелиевой массой обрушивалось с потолка и заливало палату. Вода поднималась все выше и выше, и вот уже веселенькие волны плескались под плоской лампой, а она, раскинув руки крестом, покачивалась в центре, и болели стиснутые давлением легкие, и уже совсем нечем было дышать. А вокруг, в водяной невесомости, парили книги, непарные туфли, часы-будильник, паяльник, старый веер, ножки от стула, какая-то грязь и мелкий мусор. Инга чувствовала, что умирает, уже даже ощутила приближающуюся предсмертную эйфорию, как вдруг из пола палаты выдернули маленькую затычку, и вода устремилась прочь, увлекая по кругу странные предметы и ее саму, беспомощную и бездыханную.

Со страшным всасывающим звуком Ингу затянуло в крошечную воронку и выкинуло в потустороннее пространство. Она полежала, прислушиваясь к обступившим ее звукам, наконец решилась и открыла глаза. Ничего особенного: обычный день, переулок, выходящий на Никитскую, бессмысленные обрывки разговоров прохожих, скопление автомобилей, привычный шум, гам, лай и переливы автомобильных сирен вдалеке. Странным было только то, что она лежала на земле в крошечном сквере, и еще то, что прямо перед ней, заглядывая ей в лицо, в воздухе висела небольшая и плоская желтая рыбка. Рыбка была настолько тонкой, что, когда она вставала анфас, становилась практически невидимой: оставались только полусферы глаз и полупрозрачная вуаль хвоста.

Инга зажмурилась, сосчитала до десяти и вновь посмотрела прямо перед собой. Вместо рыбки в текучем воздухе колебался Осип, ее бывший любовник.

Дети сидели в гостиной в своем любимом углу, втиснувшись в крошечный проем между стеной и разбитым сервантом. Они не могли отсюда видеть Кира, следящего за ними в зеркало, в котором отражалось полкомнаты. Перед детьми были разложены кисти, краски, рисовальная бумага, конфеты, печенье, ломтики розовой пастилы и ребристые зефирины в шоколаде. Все это хозяйство лежало нетронутым. Девочка молчала, крепко задумавшись о чем-то своем, а мальчик все разглаживал и разглаживал пальцами невидимые складки на брюках.

Она заговорила внезапно, с полуслова, как будто часть монолога уже произнесла про себя, а теперь, когда кто-то переключил невидимый тумблер, ее речь зазвучала вслух.

– …никто не знает, откуда она приходит. Она страшная и прекрасная, видимая и невидимая. Она царица ночи и тьмы. Она все знает, за всеми следит. Появляется то тут, то там. А потом начинает наказывать. И люди бессильны перед ней, хозяйкой ночи. И только мы можем ее вызвать.

Мальчик, оторвавшись от брюк и занявшись пастилой, молча жевал, внимательно глядя на сестру.

– Мы можем, потому что мы – дети. Взрослых она уже слышать не может. Они надоели ей страшно со своими глупостями. Любовь, измены – ужас один… А нас она любит. Жалеет. Потому что мы ни в чем не виноваты. И если ее как следует позвать, она придет. И все сделает так, как мы хотим.

Мальчик с трудом проглотил сладкий ком, скопившийся во рту.

– А если он нас накажет? – спросил он.

Девочка взглянула на брата так, будто только что заметила.

– Никогда, – даже не ему, а самой себе убежденно заявила она. – Он не посмеет. Нас никто не наказывает. Мы же как сиротки.

Мальчик вытянул сначала ноги, потом – руки, растопырил пальцы и осмотрел их.

– Но я, вроде, не сиротка, – заключил он, подводя итог своим наблюдениям.